Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
Бурча что–то себе под нос, Болден хлопнул дверью. Она слышала, как фургон завелся и выехал на шумную дорогу… впрочем, все это было неважно. Она принялась проверять свои стенограммы. Через стены офиса просачивался гул электропил, да экспедитор выдавал очереди, сколачивая свои хромированные столы.
— А ведь он прав, — сказала она. — Ну, Джейк, то есть.
— Что еще за Джейк? — поинтересовалась миссис Болден.
— Экспедитор.
Они даже не знали, как его зовут. Он был просто машиной для сколачивания столов… неисправной
— Возле скамейки на погрузке должна быть мусорная корзина. Как можно заниматься упаковкой и не сорить?
— Не тебе решать, — миссис Болден положила распечатку счетной машинки и повернулась к ней: — Мэри, ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать — не следует говорить так, будто ты здесь главная.
— Я знаю. Меня наняли писать под диктовку, а не учить вас, как вести дела, — она уже слышала это много раз, — так ведь?
— С таким поведением ты долго в бизнесе не протянешь, — сказала миссис Болден, — заруби себе это на носу. Ты просто обязана уважать вышестоящее начальство.
Мэри слышала слова и не понимала, что они значат. А вот миссис Болден они казались важными; похоже, грузная старуха и вправду расстроилась. Мэри это немного забавляло — ведь все это было так глупо, гак незначительно.
— А вам что — не интересно, что происходит? — спросила она. Очевидно, нет. — На складе тканей нашли крысу. Может, крысы уже рулоны прогрызли. Разве вам не нужно все выяснить? Кто–то же должен рассказывать вам.
— Конечно, нам нужно все выяснить.
— Не вижу разницы.
Они помолчали. Наконец пожилая женщина произнесла:
— Мэри Энн, мы оба, Том и я, очень высокого о тебе мнения. Ты превосходно справляешься — у тебя есть голова на плечах, и соображаешь ты быстро. Но будь добра, не забывай свое место.
— Что еще за место?
— То, где ты работаешь!
Мэри Энн улыбнулась; какая–то мысль мелькнула у нее в голове. Она чувствовала легкое головокружение, словно что–то тихонько жужжало внутри.
— Да, кстати.
— Что «кстати»?
— Мне надо забрать из химчистки коричневый габардиновый плащ.
Она задумчиво взглянула на свои наручные часы. Она осознавала, как это взбесит Эдну Болден, но старуха попусту теряла время.
— Я уйду сегодня пораньше? Химчистка закрывается в пять.
— Жаль, что я не имею на тебя должного влияния, — сказала миссис Болден. Девчонка беспокоила ее, и она не могла скрыть огорчения. Взывать к Мэри Энн было бесполезно; обычные обещания и угрозы ничего не значили. Мэри Энн просто пропускала их мимо ушей.
— Простите, конечно, — продолжала Мэри Энн, — но все как–то нелепо и так запутано… Вот Джейк — он же ненавидит свою работу. Если ему так не нравится, так пусть бы бросил. А ваш муж хочет уволить его за грязь на рабочем месте, — она пристально посмотрела на миссис Болден, раздосадовав ту еще сильнее. — Так почему ничего не меняется? Ведь то же самое было и полтора года назад. Что это со всеми нами?
—
— Вы мне не ответили, — Мэри Энн по–прежнему безжалостно сверлила ее взглядом. — Я спросила, можно ли мне уйти пораньше.
— Сделай все, что нужно, тогда поговорим.
Мэри Энн задумалась на секунду и повернулась к своему столу. Если она пойдет с фабрики прямо в город, то до химчистки доберется минут за пятнадцать. Чтобы поспеть наверняка, нужно выйти в половине пятого.
Для нее вопрос был решен. Она сама его решила.
Под утомленным солнцем, в блеске раннего вечера она шла по Эмпори–авеню — невысокая, худенькая девушка с коротко остриженными каштановыми волосами; шла, расправив плечи, с высоко поднятой головой, небрежно перекинув через руку свой коричневый плащ. Она шла, потому что не любила ездить на автобусах, а кроме того, гуляя пешком, она могла остановиться где вздумается и когда вздумается.
Машины двигались по улице в обе стороны. Из лавок выходили торговцы, чтобы скатать навесы; магазины в Пасифик–Парке начинали закрываться.
Справа от нее возвышались оштукатуренные корпуса средней школы Пасифик–Парка. Три года назад, в 1950–м, она закончила эту школу. Кулинарное искусство, основы гражданского права и история Америки — вот чему ее там учили. Пригодилось ей пока только кулинарное искусство. В 1951 году она устроилась на свою первую работу, секретарем в приемной кредитного общества «Эйс». К концу 1951 года это ей наскучило, и она перешла на работу к Тому Болдену.
Та еще работка — печатать в разные магазины письма про хромированные кухонные стулья. Да и стулья были сработаны так себе, она проверяла.
Ей было двадцать лет, и всю свою жизнь она провела в Пасифик–Парке. Она не испытывала неприязни к этому городу; он был таким хрупким, что, казалось, не вынес бы неприязни. Его жители играли в свои странные игры и принимали эти игры всерьез, как было и в ее детстве: правила, которые нельзя было нарушить, и ритуалы, в которых жизнь встречалась со смертью. А она, любопытная, все спрашивала — зачем это правило, откуда этот обычай, — и играла, как бог на душу положит… пока ее не охватила скука, а затем и недоуменное презрение, которое пропастью пролегло между ней и остальными.
Она ненадолго притормозила возле аптеки «Рексол», чтобы рассмотреть стеллаж с книгами в бумажных обложках. Не останавливаясь на романах — слишком много было в них чепухи, — она выбрала брошюру «Обогати словарный запас за тридцать дней». Книжка и местная газета «Лидер» стоили ей тридцать семь центов.
Она выходила из аптеки, когда к ней приблизились две фигуры.
— Привет, — сказал один из них, хорошо одетый молодой человек. Это был продавец из магазина мужской одежды Фрюга; его спутник был ей незнаком. — Ты сегодня видела Гордона? Он тебя искал.