Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
Через некоторое время из темноты нарисовалась фигура пожилого пузатого негра. Тафт Итон приложил руку к стеклу, проверяя, не треснуло ли оно, а потом открыл дверь.
— Где Туини? — спросила она.
— Здесь его нет.
— Так где же он?
— Дома. Да где угодно.
Мэри Энн попыталась проскочить внутрь, но он, захлопывая перед ней дверь, отрезал:
— Тебе сюда нельзя; ты несовершеннолетняя.
Она услышала, как защелкнулся дверной замок, помедлила в нерешительности и зашла в сигарный магазин. Протиснулась между мужчинами, толпившимися возле прилавка, к телефону–автомату. Не без труда удерживая в руках телефонную книгу, нашла номер и опустила
Никто не ответил. Но, может быть, он спит. Придется зайти. Он был нужен ей прямо сейчас; она должна была его увидеть. Ей некуда было больше бежать.
Дом — большое трехэтажное здание с серыми каннелюрами, балконами и шпилями — возвышался посреди заросшего сорняком двора, полного битых бутылок и проржавевших консервных банок. Шторы на третьем этаже были задернуты и недвижимы — никаких признаков жизни.
Страх охватил ее, и она побежала по тропинке вдоль потрескавшихся цементных плит, мимо кипы газет, мимо кадок с усыхающими растениями у подножия лестницы. Она помчалась вверх, перепрыгивая через ступени и перехватывая балясины. Запыхавшись, добежала до конца пролета, повернула на следующий и тут почувствовала, как под ней провисла прогнившая доска, споткнулась о сломанную ступеньку и, цепляясь за перила, полетела носом вниз. Ударилась голенью о занозистую старую деревяшку, вскрикнула от боли и упала на раскрытые ладони. Щекой она уткнулась в пропитанную пылью паутину, прицепившуюся к рукаву ее зеленого вязаного костюма. Растревоженная паучья семейка поспешно убралась прочь. Мэри Энн поднялась на ноги и последние несколько ступенек тащилась, чертыхаясь и скуля, а по ее щекам катились слезы.
— Туини! — крикнула она. — Пусти меня!
Ответа не последовало. Издалека донесся звук клаксона. Да на молокозаводе на краю бедного района что–то громыхнуло так, что эхо разнеслось по всему городу.
В тумане слез она добралась до двери. Земля качалась и плыла у нес из–под ног; какое–то время она, прислонившись к двери, стояла с закрытыми глазами и старалась не упасть.
— Туини, — переводя дыхание, шептала она закрытой двери, — пусти меня, черт побери.
Сквозь свое страдание она расслышала обнадеживающий звук: внутри кто–то зашевелился. Мэри Энн уселась на какую–то кучу на верхней ступеньке, согнулась в три погибели и качалась так из стороны в сторону. Ее сумочка расстегнулась, и все, что было внутри, просачивалось промеж пальцев; монеты и карандаши выкатывались наружу и падали в траву далеко внизу.
— Туини, — прошептала она, когда открылась дверь и темная, слегка отсвечивающая фигура негра показалась в проеме, — пожалуйста, помоги мне. Со мной такое произошло…
Раздраженно нахмурившись, он нагнулся и сгреб ее в охапку. Босой ногой — на нем были только штаны — захлопнул за ними дверь. С ней на руках он прошлепал по коридору; от его иссиня–черного лица пахло мылом для бритья, а подбородок и волосатая грудь были в каплях пены. Он держал ее без всяких церемоний. Она закрыла глаза и приникла к нему.
— Помоги мне, — повторила она, — я бросила работу; у меня больше нет работы. Я встретила одного отвратительного старика, и он такое со мной сделал. Теперь мне негде жить.
Глава 7
На углу Пайн–стрит и Санта–Клара–стрит располагался шикарный шляпный магазин. За ним шел магазин чемоданов Двелли, а после — «Музыкальный уголок», новый магазин грампластинок, открытый Джозефом Шиллингом в начале августа 1953 года.
Туда, в «Музыкальный уголок», и направлялась пара. Магазин уже два месяца как открылся — была середина октября. В витрине была выставлена
102
Вальтер Гизекинг(1895–1956) — выдающийся немецкий пианист, педагог и композитор, известный своими блестящими интерпретациями Дебюсси и Равеля.
— Неплохо, — признал мужчина, — впрочем, бабки–то у него есть; так что ничего удивительного.
Это был хрупкий на вид мужчина за тридцать, щегольски одетый, с блестящими черными волосами, воробьиной грудью и элегантной походкой. Взгляд у него был быстрый и живой, и пальцы его бегали по жакету дамы, когда он пропускал ее в магазин.
Женщина обернулась, чтобы прочесть вывеску. На прямоугольном щите из твердого дерева с выпиленными вручную узорами было написано краской:
МУЗЫКАЛЬНЫЙ УГОЛОК
Пайн–сгрит, 517. МА3—6041
Открыто с 9 до 17
Пластинки и звуковые системы на заказ
— Миленькая, — произнесла женщина, — вывеска, то есть.
Она была моложе своего спутника — увесистая, круглолицая блондинка в слаксах, с огромной кожаной сумкой на ремне через плечо.
За прилавком никого не было. Двое молодых людей изучали каталог пластинок и увлеченно полемизировали. Женщина не видела Джозефа Шиллинга, но каждая деталь интерьера напоминала ей о нем. Узор на застилающем весь пол ковровом покрытии был в его вкусе, и многие картины на стенах — репродукции современных художников — были ей знакомы. Вазочку с букетом диких калифорнийских ирисов, что стояла на прилавке, она сама вылепила и обожгла. Да и лежавшие за прилавком каталоги были обиты тканью, которую выбирала она.
Женщина села и принялась читать номер «Хай–фиделити», который нашла на столе. Мужчина не мог похвастаться подобной невозмутимостью — он стал расхаживать, рассматривать стеллажи с товаром, крутить вращающиеся круги с пластинками. Он вертел в руках картридж «Пикеринг» [103] , когда знакомое шарканье привлекло его внимание. На лестнице, ведущей из подвального хранилища, со стопкой пластинок в руках появился Джозеф Шиллинг.
Бросив журнал, женщина подняла свое пышное тело, улыбнулась и двинулась навстречу Шиллингу. Мужчина пошел рядом.
103
«Пикеринг»(Pickering & Company) — известный производитель профессиональной аудиоаппаратуры.
— Привет, — пробормотал он.
Джозеф Шиллинг остановился. Очков на нем не было, и какое–то время он просто не мог разглядеть этих двоих. Он решил, что это клиенты; их одежда сообщала ему, что это люди достаточно зажиточные, вполне образованные и весьма эстетствующие. И тут он их узнал.
— Да, — произнес он голосом нестройным и недобрым, — вот уже и очередь… Удивительно, как быстро.
— Вот, значит, как тут, — сказала женщина, оглядываясь по сторонам. С лица ее не сходила напряженная улыбка — застывший оскал крупных зубов в обрамлении полных губ. — Просто прелесть! Как я рада, что ты, наконец, добился своего.