Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
— Черт побери, Мэри, я не должен тебя обслуживать. Если нагрянут копы и найдут тебя, «Королек» закроют.
— Скажешь, что я зашла в сортир, — пробурчала она и стала высвобождаться из плаща, делая вид, что не замечает его.
Итон бросил сердитый взгляд на Нитца, который был занят тем, что выдирал из рукава хвостик от нитки.
— Не вздумай ей ничего покупать. Вы с Карлтоном — пособники в развращении малолетних. В тюрьму вас надо.
Прихватив ее за шиворот, он прошептал ей на ухо: «Ты должна держаться своей расы. Своей крови».
И ушел, оставив Мэри Энн массировать себе шею.
— Чтоб ты сдох, — пробормотала она.
Шея ныла, и она чувствовала себя униженной. Но потом боль
— Пойду посмотрю, где он там.
— Он скоро выйдет, — уверил ее Нитц, — сиди спокойно… Куда ты вечно спешишь? Расслабься.
— У меня еще дела. А где он был вчера вечером?
— Здесь.
— Да не здесь. Я имею в виду — после. Я заходила к нему в половине третьего, дома его не было. Он где–то шлялся.
— Может, и так, — с этими словами Нитц снова развернул свой стул к внимающей парочке. — Вы на это вот с какой стороны взгляните, — обратился он к пухлой, довольно симпатичной блондинке, — как, по–вашему, Стивен Фостер [106] играл фолк?
Блондинка на удивление долго думала, прежде чем ответить:
— Пожалуй, нет. Но он использовал народные мотивы.
106
Стивен Фостер(1826–1824) — композитор, поэт и певец, «отец американской музыки». Писал лирические песни, некоторые из них были настолько популярны, что стали считаться народными.
— Вот и я о том же. Фолк — это не то, что ты играешь; это то, как ты это делаешь. Невозможно просто сесть да написать народную песню, как невозможно спеть народную песню, выступая при фраке и белой «бабочке» в каком–нибудь дорогущем баре.
— Что же, тогда фолк не поет вообще никто?
— Сейчас — нет. Раньше было дело. И пели, и сочиняли новые куплеты, и постоянно находили новый материал.
Она уяснила для себя суть их разговора. Речь шла о Туини, и они на него нападали.
— А вам не кажется, что он великий исполнитель фолк–музыки? — строго спросила она блондинку. В ее мире преданность была несущей опорой. Ей была непонятна эта завуалированная дружеская подстава, и она считала своим долгом вступиться за него. — Чем он вам не угодил?
— Я его так и не слышала. Мы все еще ждем.
— Я говорю не о Туини, — сказал Нитц, очевидно, осознав свой этический промах, — то есть не только о нем. Я говорю о фолк–музыке в целом.
— Но этот Туини — он же фолк–певец, — сказала блондинка. — Куда же его определить?
Сконфуженный Нитц сделал глоток из своего бокала.
— Сложно сказать. Я всего лишь пианист для антракта… простой смертный.
— Но вам его музыка не слишком–то нравится, — понимающе подмигнув, произнес спутник блондинки.
— Я играю би–боп, — Нитц покраснел и отвел глаза от осуждающего взгляда Мэри Энн, — для меня фольклор, тот же дикси — дохлый номер. Эта музыка никак не развивается со времен Джеймса Меррита Айвза [107] . Назовите мне хоть одну фолк–песню, ставшую популярной с тех пор.
107
Джеймс Меррит Айвз(1824?1895) — американский литограф.
Теперь она рассердилась не на шутку. Она вся ощетинилась желанием защитить Туини, чтобы никто не смел посягать на его величие.
— А как же «Ol’ Man River» [108] ? —
Туини исполнял эту песню не меньше раза за вечер, и она была одной из ее любимых.
Но Нитц только ухмыльнулся:
— Понимаете, о чем я? «Ol’ Man River» написал Джером Керн [109] .
Он прервался на полуслове, потому что в эту секунду послышались аплодисменты и на эстраде появился Карлтон Туини. Мэри Энн мгновенно позабыла про Нитца, блондинку и все остальное. Разговор повис в вакууме.
108
«Старая река» (англ.).
109
«Ol’ Мап River» написал Джером Керн. — Джером Дэвид Керн (1885–1945) — американский композитор, автор более 700 песен и ряда популярных оперетт. Песню «ОГ Man River», ставшую большим хитом в исполнении Поля Робсона, написал на стихи Оскара Хаммерстайна для мюзикла «Show Boat» («Плавучий театр», 1927).
— Простите, — пробормотал Нитц. Он стал пробираться к своему фортепьяно; просто карлик, подумала она, по сравнению с громадой Туини.
— Моя первая песня, — мягко, нараспев громыхнул Туини, — рассказывает о горестях и ужасах, которые пережил негритянский народ во времена рабства. Возможно, вы ее уже слышали, — он выдержал паузу, — «Strange Fruit» [110] .
Когда Нитц взял первые аккорды, по залу прокатилась волна возбуждения. И вот, сложив руки, опустив голову, наморщив раздумьем лоб, Туини начал. Он не закричал, голос его не зазвучал громче, он не взревел, не зарычал, не стал потрясать кулаками. Он задумчиво и глубоко прочувствованно говорил, словно обращаясь прямо к каждому из окруживших его людей; то было не концертное выступление, а личное общение высокой пробы.
110
«Странный фрукт» (англ.).
Когда он закончил рассказывать им историю жизни на Юге, наступила тишина. Никто не хлопал; слушатели, теснившиеся у сцены, застыли в благоговейном ожидании, пока Туини обдумывал свой следующий выход.
— Мой народ, — начал он, — жестоко страдал от рабства и невзгод. Ему выпал несчастливый жребий. Но о своих лишениях негр слагает песни. И эта песня идет из самого сердца негритянского народа. В ней выражены его глубочайшие страдания, но в то же время и присущее ему чувство юмора. Потому что негр от природы счастлив. Для жизни ему нужно только самое простое. Вдоволь еды, место для ночлега, а главное — женщина.
Сказав это, Карлтон Туини запел: «Got Grasshoppers in My Pillow, Baby, Got Crickets All in My Meal…» [111]
Мэри Энн напряженно слушала, ловила каждое слово, не сводя глаз с того, кто находился от нее в паре метров. В последние месяцы она не была близка с Туини; она и видела–то его в основном здесь, в клубе. Она гадала, не для нее ли он поет; в словах песни она пыталась отыскать какие–то намеки на себя и на все, что между ними было. Но Туини, погруженный в себя, пел, как будто даже не замечая ее присутствия.
111
«Кузнечики в моей подушке, детка, в тарелке у меня сверчки» (англ.).