Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
Вдруг Мэри Энн произнесла:
— Туини это в самый раз.
— Что ты имеешь в виду?
— Я только что поняла, что ты такое, — без эмоций, просто констатируя факт, сказала Мэри Энн. — Ты шлюха.
Бет встала. Она побледнела, и маленькие морщинки, словно трещинки, разошлись от ее глаз и сбежались ко рту.
— А сама–то ты кто? Залезла в койку, чтобы с работы не поперли, — и ты, значит, не шлюха?
— Нет, — сказала она, — все было совсем не так.
Она знала, что все было
— И тут ты вдруг решила стать разборчивой, эдакой привередой, — быстро продолжала Бет, — чего ради? Только потому, что он старше? Взгляни на вещи трезво — за тобой красиво, по–европейски ухаживают. Твой любовник отлично знает свое дело. О чем еще мечтать; тебе просто повезло.
Погруженная в свои мысли, Мэри Энн едва ее слышала.
— Боже правый, да ты сама, как весь этот мусор — все эти песенки типа «Белого Рождества». Вот потеха–то. Бедный Туини, ну надо же.
— О чем это ты? — сказала Бет. — Не желаешь ли мне разъяснить? Мне кажется, я этого заслуживаю.
— Господи, — продолжала Мэри Энн, — так и есть. Так оно и есть. «Где мы, бывало, сиживали», «Рождественские санки»… Боже мой, да ты — сентиментальная шлюха.
— Понятно, — проговорила Бет, — что ж, возможно с твоей точки зрения, с позиции циничного подростка…
Тут она умолкла; дверь открылась, и над ними нависла массивная фигура Карлтона Туини. Он принес три банки «Золотого сияния» и открывалку.
— Так быстро? — оживленно спросила она.
— Пиво теплое, — буркнул Туини.
— Я неважно себя чувствую, — сказала Бет, взяла свою сумку и направилась к двери. — Ничего серьезного, просто голова раскалывается. Пойдем, Карлтон. Прошу тебя, отвези меня домой.
— Но мы же… — начал он.
Бет открыла дверь и вышла в коридор. Уже оттуда, не оборачиваясь, она сказала:
— Это, безусловно, самый грязный дом, в котором я бывала за свою жизнь.
Сказав это, она ушла. После секунды колебаний Туини оставил банки и пошел за ней. Дверь закрылась, и Мэри Энн осталась одна.
Она огляделась, чтобы найти плащ. Подождала, пока Бет и Туини уйдут наверняка, бросила ключ в сумочку, захлопнула дверь и пошла по коридору.
На крыльце сидели две чернокожие толстухи; они пили вино и читали журнал про кино. Обогнув их, Мэри Энн спустилась по ступенькам и влилась в поток прохожих.
Волна музыки обрушилась на нее; симфонический оркестр бушевал и гремел. Она застыла в дверях, потом спустилась по двум низким ступенькам, глядя на свои ноги и одновременно рассматривая рисунок на полу. Потом вдруг увидела прилавок и поразилась этому; даже рот открыла от удивления. Неужели она прошла так далеко? Подняв голову, она увидела Джо Шиллинга, расположившегося за прилавком. Он обсуждал пластинки с молодым человеком, похожим на студента.
— Здравствуйте, — сказала она.
— О как, — угрюмо посмотрев на нее, сказал Макс. — Смотрите, кто пожаловал.
— Простите, — ответила она.
Обернувшись, Макс через весь магазин крикнул Шиллингу:
— Смотрите–ка, кто решил заскочить к нам, чтобы поздороваться!
Шиллинг быстро взглянул на них и отложил пластинку.
— А я уже начинал беспокоиться.
— Я опоздала, — сказала она, — простите.
— Опоздала, но не слишком, — ответил он и снова заговорил с покупателем.
Она сняла плащ и аккуратно отнесла его вниз. Когда она поднялась обратно, молодой человек уже ушел и Джозеф Шиллинг один стоял за прилавком. Макс подметал тротуар возле магазина.
— Рад тебя видеть, — сказал Шиллинг. Он раскладывал пластинки — новые поступления от фирмы «Виктор». — Ты навсегда вернулась?
— Естественно, — ответила она, заходя за прилавок. — Прости, что тебе пришлось позвать Макса.
— Ничего страшного.
— Наверное, ты даже свой утренний кофе не успел выпить, да?
— Да.
У него было вытянутое, в морщинах лицо, и сегодня он казался особенно неповоротливым. Нагибаясь, чтобы вытащить что–нибудь из коробки, он делал это очень осторожно.
— Как поясница? — спросила она.
— Как чугунная.
— Опять я виновата, — сказала она. — Давай я разберу коробку. А ты пойди и выпей кофе.
Шиллинг сказал:
— А я уж думал, ты вообще не придешь.
— Я разве не обещала, что приду?
— Обещала, — он сосредоточился на пластинках, — но я не был уверен.
— Иди пить кофе, — сказала она и вдруг добавила: — Почему это я за тебя решаю?
Он посмотрел на нее с чувством; не сводя с нее глаз, он прочистил горло, пытаясь что–то сказать.
— Иди пить кофе, — повторила она; ей не хотелось, чтоб он так на нее смотрел.
Он вынудил ее уйти. Или, по крайней мере, не сделал так, чтобы она смогла остаться. Ей снова стало страшно, и она попятилась от него к входной двери. Какая–то женщина зашла в магазин и принялась изучать стеллаж с пластинками.
Стоя в глубине, Джозеф Шиллинг передумал и не стал ничего говорить. Он пошел к своему кабинету. Она слышала его шаги. Значит, ей не придется говорить ему сейчас; она скажет потом. Или не скажет вовсе.
— Да, мэм, — сказала она, повернувшись к покупательнице, — чем мои помочь?
Глава 20
После работы Джозеф Шиллинг повез ее ужинать в «Ла Поблана». Тот самый ресторан, куда они ходили в первый день. Их особенное место.