Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
— Обратно в Эл–Эй, — вздохнул Роджер.
Рванув от тротуара, он двинулся в направлении, противоположном тому, в котором ехал красный «Форд–универсал».
— Ну и дела, — сказал он Греггу. — Ты когда–нибудь видел что–то подобное?
Ехал он медленно, держа руль обеими руками. «И как же я в это влип? — спрашивал он сам себя. — Как вообще можно попасть в такое положение?»
Яркий свет ослеплял его — солнце било прямо в глаза. И так предстояло ехать весь обратный путь.
«Господи, — думал он. — И так все плохо дома. Не
Глава 4
В субботу, ближе к вечеру, когда Вирджиния шла от автобусной остановки домой в северо–восточной части Вашингтона, к тротуару подъехал старый, обшарпанный автомобиль. Окно опустилось, и ее окликнули.
Сначала она подумала, что это Ирв Раттенфангер: это был его «Бьюик» 34–го года, только нагруженный ящиками и коробками. Приваренный к крыше багажник тоже был завален вещами. Затаив дыхание, она остановилась и узнала Роджера Линдала, который целиком прикончил ее бутылку вина на давешнем застолье у Раттенфангеров. Ему едва хватало места на переднем сиденье среди коробок. Радостно помахав ей рукой, он припарковался, выскочил из машины, обежал ее и прыгнул на тротуар. Он был сегодня весел, но Вирджиния насторожилась. Как только она узнала его, внутри возникло одно из тех иррациональных дурных предчувствий, что коренятся в детских переживаниях и опыте жизненных неудач.
Она поздоровалась с ним и заметила:
— Ты прямо сияешь сегодня.
— Только что получил чек от государства, — радостно сообщил он. — Я тут катался вокруг — девушка, с которой ты снимаешь комнату, сказала, что ты вот–вот придешь домой. С работы возвращаешься? — Он потащил ее к своей машине. — Садись, подвезу до дома.
— У тебя же совсем нет места, — сказала она с сомнением.
— Найдется. — Открыв дверь, он показал ей место рядом с водительским, которое он заблаговременно освободил от коробок. — Слушай, я в Калифорнию еду.
Она невольно заинтересовалась.
— Вот на этом?
— Выезжаю сегодня, поздно вечером. Уже погрузился, и у меня есть наклейка «С». Ой… — Он замолчал, и его лицо стало серьезным. — Слушай, я не смогу выехать, пока не схлынет движение. Не хочешь проехаться со мной?
На секунду она подумала, что он предлагает ей буквально проехать с ним какое–то расстояние в его перегруженной машине, чтобы просто проверить, как будут работать передачи и двигатель — такой пробный прогон.
— Ну, в смысле, давай прокатимся в парк Рок–Крик или еще куда–нибудь. На пару часиков. — Он вскинул руку и внимательно посмотрел на часы. — Еще только три часа.
— Ты что, действительно собрался уезжать?
— Нуда.
Его лицо засветилось улыбкой и словно разгладилось.
— Ты так и не вернулся, — сказала она. — На вечеринку.
— Я позже пришел, — рассеянно ответил он. — После того, как ты домой ушла. — Он переминался с ноги на ногу. — Ну так что? Там вроде звери живут,
И ни слова о вине, которое он поклялся вернуть. Почему–то она была уверена, что он никогда этого не сделает.
— Ну, давай, — согласилась она.
Она жила недалеко от парка, и ей нравилось бродить там, особенно у реки. Место знакомое, и ей было не так страшно. Да и, в конце концов, он дружит с Раттенфангерами. У него даже их старый безобидный автомобиль.
Когда они сели в машину, двери едва закрылись. Ей пришлось поставить на колени картонную коробку с одеждой. Его манера вождения сначала напугала ее: он стремительно срывался с места у светофоров и, не сбавляя скорости, поворачивал на углах. Но делал он это умело.
— Что за чек? — спросила она, не придумав, о чем еще заговорить.
— Компенсация, — сказал он. — От Дядюшки Сэма.
— А–а. — Она вспомнила о своей собственной работе в вашингтонских военных госпиталях. — Ты был в армии?
— Да, — кивнул он. — Получил ранение на Филиппинах. — Он бросил на нее взгляд и сказал: — Мы дрались с япошками, меня схватили с группой партизан и увезли на подводной лодке.
— Куда тебя ранило?
— В ногу, — сказал он. — Японский пулеметчик прострелил кость навылет. Но я убил его — филиппинским метательным ножом.
Роджер снова взглянул на нее, и Вирджиния поняла, что это выдумки.
— Врешь, — сказала она.
— Нет, правда. У меня там серебряная пластина.
— Покажи.
— Она внутри. Прижилась. — Его голос звучал как–то особенно, глухо.
— Я работаю с ранеными военными, — не поверила Вирджиния. — Ты не смог бы так хорошо ходить.
Роджер хотел было возразить, но передумал. В нем появилось что–то лукавое, грубовато–проказливое, и она невольно попала под его обаяние. Но он не признавался, что соврал: только кивал головой.
— Мне нужно заправиться, — сказал он, когда они въехали в деловой район.
Не произнеся больше ни слова, он свернул с улицы и пронесся мимо насосов автозаправочной станции «Тексако», затем сдал задним ходом к эстакаде для заправки смазкой и выключил двигатель. Неожиданно, не покидая машины, он вдруг разговорился — торопливо, сбивчиво и нервно:
— Был у нас молочник, и мы иногда прикрепляли на крыльце записку, ну, кнопкой к двери прикалывали, чтобы он не оставлял нам в этот день молока. Как–то раз я выглянул в окно и увидел, что он на крыльцо не поднимается: раз висит записка, он просто дает газу и отъезжает, чтоб время зря не терять. И я стал писать разное. Напишу, например: «Оставьте четыре галлона сливок, шесть фунтов масла и шесть пинт молока», вывешу такую записку, а он выглянет из окна своего грузовика — и газу. А в один прекрасный день приехал новый молочник, поднялся на крыльцо, прочитал записку, ну и выгрузил все это дело. Масла, сливок и молока на двадцать долларов. И еще кварту апельсинового сока.