Шаман
Шрифт:
— Кто хочет — лечится, кто не хочет — не лечится, дело добровольное. Не заходят, значит, не надо. Хочешь, сходи к ним, не хочешь, не ходи. Адреса я не знаю. Вторая улица направо от нашей, третий дом от угла, на правой стороне. А квартира прямо против лестницы второго этажа. Меня туда привели, я не сам шёл туда в первый раз.
Улица мела солнечной пылью. Ветер был несильный, но Нине приходилось держать косынку. Её несло к дому, третьему от угла, несло к больному мальчику с яркими голубыми глазами. Со вчерашнего вечера не она решала, что ей делать, солнечная сила распоряжалась ею, и Нина не раздумывала:
Ей казалось, в неё перелилось Кешино могущество, она ощущала себя частью солнца, частью Вечности и знала: она может то, что может Кеша. Это странное ощущение высшего бытия делало её зоркой.
Идёт навстречу молодая женщина. Тяжёлая поступь, бледное лицо. Нина чувствует: женщина только что разошлась с близким человеком. Нина подходит к ней.
— Вы потерпите, — говорит мягко, — он вернётся к вам, вот увидите.
— Откуда вы знаете? — спрашивает тревожно женщина.
Нина пожимает плечами:
— Не знаю. Всё устроится, всё будет хорошо.
Женщина, опустив голову, тяжело ступая, идёт мимо.
Во все глаза Нина смотрит на прохожих. У этого мужчины — скучная жизнь, эта девочка — одинокая, у неё нет друзей…
Нина остановилась, прислушалась к себе: ни страха перед новой тайной силой, ни радости в ней нет — только солнце, как и в природе.
Улица была скучная, с серыми, грязными домами, но пахла цветами и, облитая прямым солнцем, слепила глаза, свет от асфальта снизу подсвечивал дома — съедал серую краску и грязь.
Нина снова бежала, бездумная, всемогущая, на солнечном луче.
Подъезд оказался тёмный, но и в нём пахло солнцем и цветами.
Дверь в квартиру была не закрыта. Нина нерешительно остановилась перед ней.
Странный город: почему люди не запираются?
Позвонить или войти?
Всё-таки надавила кнопку звонка. Звонок не зазвонил. Тихо вошла. Просторная передняя была усыпана листьями, головками цветов, ветками. Вот откуда на лестнице устойчивый солнечный и цветочный запах. Вместе с тем пахло терпко и приторно чем-то ещё, знакомым, неприятным. Прошлое потянуло в себя, гася в Нине свет. Ещё не поняв, почувствовала беду, но в ту же минуту ясно увидела пыльную полосу с рассыпающимися лучами, протянувшуюся между ней и солнцем сегодня утром, и решительно распахнула дверь в комнату.
В комнате — полумрак. Около самого окна, открытого и пришторенного — узкая длинная тахта. Две обнявшиеся фигуры немо застыли на ней. Нина сразу узнала пушистую голову мальчика. К его лицу, закрывая его, припала такая же пушистая женская голова. Женщина сидела неудобно, обнимала мальчика за плечи.
Сначала Нина подумала, что умер именно мальчик, но тут же встретилась с его взглядом. Глаза блестели сквозь волосы женщины. Нина поняла: умер старик. Умер, и его только что, наверное, вчера вечером, похоронили.
Худенькая фигурка женщины была скорбна, руки, видимо, онемели от напряжения.
— Здравствуйте! — сказала Нина, шагнула ближе.
Женщина резко обернулась, встала.
— Кто вы? Что вам нужно? — У неё задрожали губы. — Опять из профсоюза? Нам ничего не нужно, слышите, ничего. Мы сами. Меня обещали перевести на хорошую работу. Мне обещали дать хорошую зарплату. Витя будет оставаться один, он уже большой. Перестаньте
— Мама, я полагаю, это вовсе не из профсоюза, это от дяди Кеши. Это совсем другое дело, ты успокойся. — Он дёрнул штору, в комнате стало светлее. — Вас, по всей видимости, послал дядя Кеша, да? Я так и думал! Он придёт сам, вот увидишь, он снова поставит меня на ноги. — Витя махнул рукой. — Вон стул, вы садитесь, пожалуйста. Дедушка умер. Без дедушки нам жить нельзя. У меня снова отнялись ноги. Дедушка у нас был особенный человек. То, что он необыкновенно умный, то, что у него сорок девять печатных работ, — это не главное. Главное — это то, что он способен был принести себя в жертву, понимаете? — Витя пристально смотрел на Нину. — Как всегда, в тот день дедушка сидел за своим столом, вон там, посмотрите, работал. Он очень много работал, даже ночами. Я никак не мог решить задачу. Он начал мне объяснять, и вдруг замолчал, и вдруг стал сползать по стулу на пол. — Витя долго молчал. — Я позвал его. Дедушка не откликнулся. Я хотел встать и не смог. Я даже не смог позвонить маме на работу, так и лежал, пока она не пришла.
Нина удивлённо обернулась к женщине, всё-таки нужно понять, почему Витя так странно, по-стариковски говорит. Женщина смотрит на Витю жалко, точно от него ждёт помощи. Нина поняла сама. Он же всю жизнь наедине с книгами да с дедом!
— Ты не волнуйся, Витя. — Она подошла к мальчику, стала приглаживать его лёгкие мягкие волосы, а волосы не ложились, снова дыбились. — Ты ни о чём тяжёлом больше не думай. У тебя мама на руках. Ты верь: ты будешь здоров. И вы успокойтесь. — Нина взяла руку женщины в свои, сжала, старалась поймать уходящий в сторону яркий взгляд. — Что делать теперь?! Жить надо! Всё устроится. У вас такой рассудительный сын. Он будет учёным, я знаю. Вы только поверьте. Пойдёмте к окну, посмотрите, солнце! Здесь не видно, но сегодня такое солнце! Оно поможет.
Женщина беззвучно заплакала.
— Ну вот и хорошо! — воскликнул Витя. — Вот и умница. Теперь тебе будет легче. Понимаете, мама у дедушки — единственная дочка. Мы, все трое, жили друг другом. Дедушка был мне за папу, фактически он растил меня. Готовил мне обед, ухаживал за мной. А мама у нас работала и училась. Ей так дедушка велел. Он говорил, если он умрёт, у мамы останется профессия. А теперь, когда мы с ней остались совсем одни, мама боится, что мы не проживём. Я говорю ей, проживём. Объясните, пожалуйста, маме, что дядя Кеша обязательно вылечит меня и очень скоро я смогу кормить её, заботиться о ней, вот только кончу школу, правда?
Портрет деда висел над изголовьем Вити. Дед совсем ещё молодой. Очень светлое у него лицо. Не улыбается, но вот-вот улыбнётся.
— Дядя Кеша к тебе придёт обязательно, он вылечит тебя, вот увидишь. Он просил передать, чтобы ты его ждал.
— Я буду ждать его, — строго сказал Витя. — Мне нужно скорее встать, а они, — он выкинул руку вперёд, к ногам, — не хотят слушаться.
— Где у вас веник? Я сейчас всё приведу в порядок. Вы не думайте, я не спешу. Я понимаю, вам трудно начать жить, но Витя хочет выздороветь, вы слышите? Значит, нужно жить. Вы не можете поставить чаю? Я очень хочу чаю.