Шаман
Шрифт:
— Дело ваше, — пожал плечами отец Шамана. Он вернул старику кувшин и дал напиться, ожидая, когда нагреется вода в котелке. Затем, достав из сумки коричневое мыло и чистую тряпку, он вымыл область вокруг раны, которую Шаману не было видно. Потом доктор Коул взял тонкий стальной зонд и вставил его в отверстие от пули, а толстяк замер, открыл рот и как можно дальше высунул большой красный язык.
— Она там, почти у самой кости, но перелома нет. Пуля, наверное, была уже на излете, когда попала в вас.
— Повезло, — вздохнул мужчина. — Сукин сын далековато от меня стоял. — Борода
Отец Шамана достал из сумки пинцет для удаления инородных тел.
— Я воспользуюсь вот этим, чтобы удалить ее. Но этот предмет гораздо толще зонда. И болеть будет намного сильнее. Так что лучше доверьтесь мне, — просто сказал он.
Пациент отвернулся, и Шаман не видел, что он произнес, но, должно быть, тот попросил что-нибудь посильнее виски. Отец достал из сумки приспособление для использования эфира и сделал сыну знак: несколько раз Шаман видел, как дают эфир, но еще ни разу не помогал при этом. Мальчик осторожно поднес трубку ко рту и носу толстяка, а его отец стал капать эфир. Отверстие от пули оказалось больше, чем ожидал Шаман, и с фиолетовым ободком. Когда эфир подействовал, отец очень осторожно, понемногу, стал вводить пинцет в рану. На краю раны показалась яркая красная капелька, затем перелилась через край и потекла по руке раненого. Когда пинцет вынырнул наружу, в нем был зажат кусочек свинца. Отец тщательно вытер пулю и положил на одеяло, чтобы толстяк увидел ее, когда придет в себя.
Он позвал внутрь стоявших за дверьми мужчин, они принесли с собой горшок замороженных белых бобов, который держали на крыше. Когда бобы оттаяли на огне, Шаману и его отцу тоже немного перепало. В бобах были кусочки чего-то еще, возможно, кролика, и Шаман подумал, что с патокой рагу было бы вкуснее, но съел все с жадностью.
После ужина отец снова нагрел воды и стал тщательно мыть все тело пациента; остальные мужчины смотрели на него сначала с подозрением, а затем — со скукой. Они легли на пол и один за другим уснули, но Шаман не спал. Скоро он увидел, как больного сильно вырвало.
— Виски и эфир плохо сочетаются, — заметил его отец. — Ложись спать. Я обо всем позабочусь.
Шаман послушался и вскоре крепко спал. Пробудился оттого, что отец сильно тряс его. Он велел Шаману надевать верхнюю одежду. Через щели уже пробивался серый свет. Толстяк лежал на полу и смотрел на них.
— Рана будет болеть недели две или три, — сообщил ему отец Шамана. — Я оставлю вам немного морфия: его мало, но это все, что у меня есть с собой. Самое главное — рана должна быть чистой. Если начнется гангрена, вызовите меня, я тут же приеду.
Мужчина фыркнул.
— Ха, к тому времени, как ты вернешься сюда, нас уже здесь не будет.
— Ну, если что-то пойдет не так, пошлите за мной. Я приеду туда, куда надо.
Толстяк кивнул.
— Хорошенько заплати ему, — велел он мужчине с белой бородой, и тот достал из мешка пачку банкнот и протянул их врачу. Отец Шамана взял два долларовых банкнота, а остальные положил на одеяло.
— Полтора доллара за ночной вызов, пятьдесят центов за эфир. — Он пошел к двери, но остановился. — Вы, ребята, часом, не знаете что-нибудь о человеке по имени Элвуд Паттерсон?
Они безучастно смотрели на него. Человек на полу покачал головой. Отец Шамана кивнул, и они вышли наружу, где пахло только деревьями.
На сей раз с ними поехал только мужчина, показывавший дорогу. Он подождал, пока они сядут в седло, после чего снова завязал им глаза платком. Роб Джей слышал, как часто задышал его сын, и пожалел, что не поговорил с мальчиком, пока тот видел его губы.
Его собственный слух напрягся изо всех сил. Их лошадь вели в поводу: он слышал, как впереди стучат копыта. Позади копыт не было. Впрочем, они легко могли бы оставить человека у дороги. Все, что ему нужно было бы сделать, это дать им проехать, наклониться вперед, поднять револьвер в нескольких дюймах от головы пленников и нажать на собачку.
Поездка оказалась долгой. Когда они наконец остановились, он понял: если в них должны выстрелить, это произойдет именно теперь. Но с них только лишь сняли повязки.
— Просто езжайте дальше вперед, ясно? И скоро окажетесь в знакомых местах.
Часто моргая, Роб Джей кивнул, не став признаваться, что уже понял, где они находятся. Они поехали в одном направлении, бандит — в противоположном.
Добравшись до рощицы, Роб Джей остановил лошадь, чтобы справить нужду и размять ноги.
— Шаман, — сказал он. — Ты вчера видел, как я говорил с тем парнем, раненым?
Мальчик удивленно посмотрел на него и кивнул.
— Сын, ты понял, о чем мы говорили?
Еще один кивок.
Роб Джей поверил ему.
— А теперь скажи мне, каким образом тебе удалось понять такой разговор? Может, кто-то тебе что-то рассказывал о… — Он не смог произнести «о твоей матери». — О твоем брате?
— Некоторые мальчики в школе…
Роб Джей вздохнул. Глаза старика — на таком юном лице, подумал он.
— Ладно, Шаман, вот что я тебе скажу. Я думаю, то, что случилось — что мы были с теми людьми, лечили того раненого, и особенно — о чем мы с ним разговаривали… Думаю, все это должно стать нашей с тобою тайной. Твоей и моей. Потому что, если мы расскажем твоему брату или маме, им может быть больно. Они будут волноваться.
— Ладно, папа.
Они снова забрались в седло. Подул теплый ветерок. Наконец-то пришла оттепель, подумал он. Через день-два уже везде побегут ручьи. Неожиданно Шаман заговорил, и Роб Джей испугался того, как напряженно звучит голос сына.
— Я хочу быть таким же, как ты, папа. Хочу быть хорошим врачом.
Робу Джею на глаза навернулись слезы. Мальчик не видел его лица, замерз, проголодался и устал, момент был совсем не подходящим, чтобы попытаться объяснить ему, что, если ты глухой, некоторые мечты осуществить невозможно. Ему пришлось ограничиться тем, что он протянул свои длинные руки за спину и прижал сына к себе. Он чувствовал, как Шаман упирается лбом ему в спину, и на какое-то время перестал терзаться и позволил себе ухватить маленький кусочек сна — как голодающий, боящийся проглотить сразу целую тарелку стряпни, — а лошадь тащилась вперед и везла их домой.