Шаманская книга

Горюнова Ирина Стояновна

«Я слишком горда, чтобы разгадывать твои тайны…»

Я слишком горда, чтобы разгадывать твои тайны. Держусь на ногах, потому что знаю — нельзя иначе… В раскисшую грязь падать лицом, чтобы скрыть Таинства глаз, танцующих то ли песню, то ли муку… А время истекает раскаленной лавой, полубредом является в мои сны, гладит твоими руками… звезды на мачтах кораблей путаются в облаках, отощавшие чайки жалобно кричат над волнами, но — нет, повсюду песок жаркой пустыни, лезет в глаза, рот, забивается под одежду, скручивает спазмами тело… твоя книга щерится пустыми страницами, скрывая каменный лабиринт

твоего сердца, отданного духам в обмен на шаманскую силу… Я отдаю тебе живое, не требуя платы…

«Играю с собой в прятки. Распахиваю витражные окна…»

Играю с собой в прятки. Распахиваю витражные окна Навстречу дождю. Жду. Косые улыбки из-за плеча, Понимающие, ехидные — оставляют равнодушной… Пересуды сплетников с бедной фантазией… К чему? Как тонкая травинка между камней, пробивается надежда… Растопчешь?.. Пройдешь мимо?.. Сорвешь?..

«Отдать нерастраченную нежность…»

Отдать нерастраченную нежность… Расплескать ее в твоих объятьях, Улететь в бесконечность, распластав По мирозданью лиловую ауру бессмертия… Трепетать, как школьница на экзамене, Стискивая руки… Ты пахнешь травами, Горчишь полынью, сладким медом на языке Растекаешься под моими губами… Затяжная весна свихнулась вместе с нами, Солнечными зайчиками бросается в лицо, Рыдает капелью бесстыжая, хохочет, Взрываясь трелями сумасшедших соловьев. Туманный май лопается цветочными почками, Распуская цветы, словно женское лоно для ласки. Затихаю в твоих руках, сворачиваюсь клубком, Мурлычу… В подушечках лап до времени Прячу стальные когти… Не сейчас… еще не сейчас… Скоро…

«Я буду стесняться и дерзить одновременно…»

Я буду стесняться и дерзить одновременно, Беспощадно пьяна тобой, несказанно трезва — Раздвоение личности не шизофрения, диагноз Известен — совпадение миров на секунду вечности, Больше не бывает, проходит со временем… Когда остаются уголья, это значит — был костер, Кто-то шаманил, готовил пищу, грелся… Ослепительный сон исчез в дымке, словно и не был.  Пригрезилось? Может и так… Мотыльки твоих взглядов Растают на ветру, сгорят в огне, уплывут по реке… Трава, атласной простынью стелившаяся, пожухла… Чай выпит до дна, лесная дорога заросла кустарником, Следы потеряны, запутались во мгле паутиной… Крик совы, сокрушающейся о живых, застыл В полете, разбился шепотом духов… Осталась Прозрачная ткань моего тела, что летит над озером…

«Органное горло рыдает от прикосновений…»

Органное горло рыдает от прикосновений, Слепенькое, беспощадно рвет душу, высказывая Мольбу о свете, нежностью, болью ведет ввысь, Туда, где страшно, потому что нет опоры, кроме… Кроме тех крыльев, что сам создал себе, человек, Перед тем как прянуть в небо… Долетишь? Сорвешься? Кидай ненужное, ату его! Слышишь? Давай со мной За руку, глаза в глаза. Спрячемся за облаком. Ветер надует его как парус, алый парус в свете заката… Пусть другие дуют в медные трубы, фехтуют на шпагах, Молятся, пьют, кружатся в шаманских плясках… Мы будем просто случайными ангелами между мирами, Органно-облачными, свободными от амальгамы кривых зеркал…

«Кидаешь в растопку все новые-новые чувства…»

Кидаешь в растопку

все новые-новые чувства. Ведь, кажется, если их меньше, то можно простынуть и выстыть, А так они может хоть как-то осветят дорогу, Не факелом, так фонарем или просто огарком… Порвется ли нить паутинки, что сплел ты на завтрак? А может быть, тот мотылек улетит невредимым? Осенним ли всхлипом горят те еловые ветки? Нет-нет, это только душа рвется к той, очарованной тайной, Что вечно в нейтрали плывет над алеющим небом…

«Смотришь в окно. Водишь пальцем по ледяным узорам…»

Смотришь в окно. Водишь пальцем по ледяным узорам, Вспоминаешь, что где-то позади остался вечный Рим С его папской резиденцией и Колизеем, Тибром И фонтаном Треви… Капитолийская волчица смотрит Бессмысленным взором на многочисленных туристов, Обнимающих ее с белозубой улыбкой. Господне око Пантеона не дает ответов на те вопросы, что возникают В твоей голове. И даже Бернини не в силах воплотить Красоту мира и его уродство. Не бросай монетки… Не бросай монетки в фонтан — ведь даже если ты вернешься, Когда ты вернешься — это будет кто-то другой, уже водивший пальцем по ледяным узорам московских окон…

«Старинные улочки Котора любуются Адриатическим

морем…»

Старинные улочки Котора любуются Адриатическим морем, Прячась под громаду хребта Ловчена. Петляю, словно заяц, Прячущийся от угрозы по лабиринтам. Надеюсь запутать след, От самой себя убежать. Стою у подножия позорного столба, Понимая, что себе не соврешь. Глухие шаги оставляют след В памяти, дрожащей от хлестких мыслей. Часовая башня — Насмешка над живущими. Хорошо бы повесить под вечными Стрелками огромное зеркало, показывающее ход времени На лицах, беспечных до той поры, пока они не увидят свои морщины…

«Из зеркального туннеля смотрит на тебя кто-то другой…»

Из зеркального туннеля смотрит на тебя кто-то другой. Это не твое отражение. Просыпаешься утром, встаешь, А там не твои скулы, губы, глаза… Там не твои мысли, И рядом не твой муж. Пугаешься. Чье это место? Здесь Чье-то чужое место, а где же мое? Где та, что точно так Смотрит в зеркало? На каком краю земли? Что там было Про переселение душ? Сансара? Что это за карма, когда так Жестко сводят с ума? Отождествить Атман с Брахманом И не желать… ничего не желать… К черту подобный путь, Раз он предлагает мне стать резиновой куклой! Пусть Веды Отправляются в топку. Пусть мир иллюзорен, придуманный Незрелым сознанием — я так хочу, чтобы он был, когда твоя Рука сплетается с моей, а губы сливаются в единую сущность! Куда там до тебя Брахману, мнящему себя абсолютом…

«Любить взахлеб, чтобы теряться в мире и становиться…»

Любить взахлеб, чтобы теряться в мире и становиться и слепой, и зрячей — одновременно. Прятаться в слезах на чьем-то подвернувшемся плече. Его погладить, а потом уйти. Не обернувшись. Молча. Явной дурой. Бесчинственной, в изношенном пальто со множеством веселых аппликаций. Цедить морскую нежность бреднем, вылавливая звезды Наугад. Потом бежать на площадь, из кулька их доставая по Одной небрежно, и раздавать прохожим. Святотатство? Нет-нет, конечно, хуже, много хуже — оно не лечится, Покуда не пройдет. И вот тогда, я знаю, растворятся Ворота в ад от сущей пустоты…