Шаманский бубен луны
Шрифт:
Посыпалось. Посыпалось. Посыпалось.
Они побежали прочь от подъезда. Алексей тащил за руку Асю, а Стас — Веру.
— Даже дверям смешно, — хохотала Вера и шапкой отряхивала свою шубу и заодно куртку Стаса, а потом стала подталкивать к своему дому.
Алексей волчком крутился на месте, пытаясь вытряхнуть снег из-за воротника. Он уже подтаивал, стекал по спине холодом.
Ася поймала Алексея за ворот, ее теплая рука не только ловила холод, но и ненароком гладила и согревала спину… а Алексей реагировал совсем неправильно: он таял вместе со снежинками и выпускал на волю росток из семени любви. И это ему нравилось, и он был счастлив.
—
Ася никогда над этим не задумывалась. Она молчала, вглядываясь в сумрачную, снежную перспективу тайги, откуда в вихре ветра вылетали остатки неопавшей листвы, старой хвои. Гудел ветер, скрипели деревья, гавкали собаки, лисы, токовали тетерева — множество звуков, голосов, словно играл осенний оркестр тайги. Мимо пронеслась легковушка, оставляя на заснеженной дороге черные параллели. Осень в этом году холодная и снежная. Через пару дней снег сойдет, потом прощальным всплеском повторится бабье лето, а потом город укутается в серую непроницаемую шубу долгой зимы.
Ася медленно успокаивалась: усталость и покорность уходили с лица. В глазах затеплилась полная луна, и даже вернулось школьное кокетство — она искоса глянула на Алексея, потащила его к поваленному дереву.
— Мы с Верой здесь хотели… — Ася запнулась, раздумывая, рассказать ли Алексею про бубен шамана. Сейчас он будет смеяться над этой дикой затеей. Ну и пусть.
Услышав про бубен, Алексей оживился
— А тебе сколько лет?
— Сколько надо! — огрызнулась.
Он сделала вид, что не услышал, стал жестикулировать. Ася растерялась, когда он взобрался на ствол, за руку подтащил ее за собой, смело обнял. От его шарфа пахло одеколоном «Шипр», лыжной мазью, теплом. Снег валил густо и плотно, словно Морозко вытряхивал перину.
— Мне надо идти, — охрипшим голосом сказала Ася.
— Иди, — сказал он. — Но мы ведь еще увидимся?
— Потом ты будешь своим детям рассказывать: бродили в пурге, в Тмутаракани таежной глухомани… И, как в сказке о царе Салтане, она мне землю освещала, только в сказке принцесса была со звездой во лбу, а здесь была провинциалка с фонарем под глазом. — Ася махнула на прощание рукой и, проваливаясь по колено в снег, тяжело зашагала по занесенной улице.
Ветер рвал с нее шапку, толкал в грудь, но, кажется, она этого не замечала. Ее руки горели от его тепла. Она прижимала ладони к щекам: хотелось подольше сохранить его бархатное прикосновение…
Глава 12
Однокашки, или у страха глаза красные
Роза засохла через неделю. За это время Ася в припадке сентиментальности изрисовала две тетрадки в клетку. В первой тетрадке было двенадцать листов, во второй — двадцать. Итого, тридцать две розы за неделю — маленькие, большие, красные. Фиолетовой пастой добавила улыбающиеся глаза и рассказала про одноклассников, оживляя незначительными подробностями. Сухая роза, потупив взор, молчаливо слушала. Ася, чуть нагибаясь над тетрадью, сдувала хлопья стёрки, под рисунком пририсовывала страстные сердечки, капли слез, волны губ — мечтала, что покажет дневник Алексею. — Видишь ли, уважаемый Алексей… Тебе пора бы и объявиться, ты обещал…По-моему, это некрасиво так обманывать. Или тебе стыдно на меня смотреть, но синяк практически прошел, осталась только желтизна. В музыкалку не хожу, все уехали в Березники на фестиваль Чайковского.
Ася бродила по квартире, делала вид, что учит монолог Чацкого «А судьи кто?». — … за древностию лет… древностию лет…древностию… — бубнила и выглядывала в окна. Однажды увидела Алексея. Радостно рванула на улицу догонять. Да как же, черта лысого, это был не он. Да, такая же красно-белая куртка, широкие плечи, но не он. Обернулся, улыбнулся: — Вы меня? — Нет же, катись своей дорогой. — А где здесь кафе «Елочка»? — Там! — Ася знала, что спортсмены там обедают. Может сходить? — Сходила. Тихо в уголке съела рассольник, поговорила с Натальей. Она сказала, что для нее спортсмены все на одно лицо, был ли среди них Алексей, не знала, но может поспрашивать. — С ума сошла! Не вздумай!
Ася грустно лепила пельмени. Она сидела на табуретке, спиной к батарее, и слушала радио — спектакль по сказке «Три толстяка». Мать длинной скалкой катала тесто, перевернутой рюмкой резала кружки. Легким движением подкручивала так, что кружки теста вылетали пулями. Успевай только лепить. Ася не успевала, потому что иногда залипала на сказку: — … когда доктор пришел в себя, был уже вечер…– вкрадчивым тоном вещал мужской голос, словно обещал сообщить что-то таинственное и волшебное.
Видя, что дело стопорится, мать отключила звук.
— Э-э-э, — немного ошалела Ася с пельменем в руках. Вернула звук.
… доктор упал счастливо, и не разбил головы…
— Хватит слушать, — сказала мать и взяла из кастрюли новое облако теста. Ася вздохнула, это значит, надо слепить еще пятьдесят шесть пельменей. У матери точный счет, точная рука, ни грамма больше, ни меньше.
…и ноги у него остались целы…
Мать дернула вилку из розетки.
— Взрослая уже, — кривобоко объяснила свой запрет. — К тебе уже женихи ходят, а ты все сказки слушаешь.
— Какие женихи? — кольнуло Асю в сердце. Вернула вилку в розетку.
…я и так невелик ростом, а теперь стану еще ниже… на зеленовато черном небе блистали звезды, — на словах «он ушел с площади» мать вновь отключила радио. — Ну и фиг с тобой! — решила Ася, съела сырой кружок теста и улизнула в свою комнату, там тоже было радио — ее собственное. Над ним мать власти не имела.
Когда Вера заявилась, Валерий Ободзинский пел про «…глаза напротив». На Муслиме Магомаеве сделала радио громче, стала подпевать «Ах эта свадьба, свадьба, пела и плясала…!», потом вдруг крутанула звук на нет.
— Серега свалил на соревнования в Пермь. А я у матери выпросила ключи от бассейна.
— Зачем тебе ключи? — удивилась Ася.
— Бестолочь ты, Аська. Как зачем? Чтобы купаться. Сегодня выходной, в бассейне никого нет.
— Сама ты бестолочь, — отреагировала Ася.
— Ладно, не обижайся. Давай собирайся, а то Дрыщ взбесится.
— Он с нами?
— Мать велела.
— Не. Я с ним не пойду, — отказалась Ася.
— Да может еще срулит по дороге, ему тоже с нами валандаться не в радость.