Шаманский бубен луны
Шрифт:
— Ему больше не наливать! — орала одна, стараясь перекрыть рев мотора. Яркий рубин на перстне оттенял ее бледные опухшие пальцы. Грязные ногти, которыми она впивалась в доску скамейки, ломались.
В ответ смеялись, а лодочник в азарте закладывал очередной резкий вираж.
Первым из лодки выпал Саша, его сразу накрыл бурун. Лодка ушла далеко вперед, а Сашина маленькая голова поплавком качалась на волнах, глаза трезвые, будто и не пил. Он судорожно махал руками в холодной воде, отплевывался, пытался плыть. Следом в воду свалилась девочка, и сразу прыгнула женщина, видимо, мать.
Оставляя шлейф сизого дыма в тумане брызг, напуганный лодочник вернулся, подрулил
Первой стали вытаскивать девочку.
Лодку качнуло, чудом не перевернулась. Двое для противовеса ринулись на другой борт.
— Саш, помоги Надюше…
— Надюша, руку давай…
— Катенька… сюда садись…
В конце концов выбрались все. Ася разобралась, что девочку зовут Катя, мать — Надя или Надюша. Катю закутали в ватник. — Не больно? — постоянно спрашивала Надя у дочери. — Не больно, — отвечала та, а глаза переполнены страхом и ужасом. Один глаз прикрывала мокрая прядь, второй — с прыгающим взглядом, готовый разрыдаться. А может уже рыдал, но на мокром лице не видно.
Наде кинули на плечи большой газовый платок. Завернулись вдвоем с Сашей, выпили по стакану водки. Надя подняла со дна лодки полоску красной рыбы, сполоснула за бортом, откусила, остаток отдала Саше. Боялись, что замерзнут, но к водке добавилось солнце, оно работало вовсю, старательно выжигало речную влажность и свежесть.
Все сидели молча. Когда лодочник завел мотор, все одновременно вздрогнули, обернулись.
— Хорошо искупались? — лодочник пустил в небо струю дыма. — Только быстро.
Все дружно засмеялись.
Было понятно, что таким манером он пытался просить прощения. И у него получилось.
— Я не умею плавать, — призналась Надя.
— Брось заливать! — Хохот дружно перешел в истерику.
Асю повезли обратно в лагерь. Вода шла вдоль борта ровным тугим потоком. В небе висел жаворонок, заливисто прося мотор утихнуть, дать людям услышать его песню. На другом берегу от лагеря поднимались высокие ели, превращая гору в хвойную шапку — зеленью играли макушки, молодыми гусеницами светились шишки…
Ася узнала ту женщину, которая сидела в кресле, это была Надя или Надюша.
— Это твоя новая мама, — указала мать на Надю.
В ее голосе было столько злобы, что на душе стало муторно. Отец кашлянул, сжал ладони коленями.
— Знакомься! — Мать демонстрировала негатив, словно с удовольствием сильной стойкой женщины разрушала свое счастье.
— Чо болтаешь? — разозлилась Ася от непонятной ситуации. — Надое…
— Меня настоятельно просят отпустить отца, — перебила мать. Теперь вместо злобы Ася услышала грусть и усталость. — А я его насильно не держу.
И Надя, и отец молчали. Асе стало интересно, чем отец приглянулся этой особе. Между прочим, Надя довольно значимая фигура в городе, главная чего-то там в ОРСе (Отдел рабочего снабжения), а отец обычный шоферюга, да и старше ее лет на двадцать. Что их объединяет? Где пересеклись? Отец не похож на героя-любовника. Сидит трусливо, позорно ждет решения судьбы. Он казался слабаком в этой ситуации, позволял чужой женщине рушить его семью. На самом деле это подло — пользоваться такой стратегией. А может он и сам не знал, что Надя придет и начнет его настоятельно изымать из семьи. Почему бы отцу не закончить этот театр абсурда. Просто сказать: «Уходи!» — И все! Или это на работе отразится?
— Квартира моя! — в голосе матери булькнули слезы. — Катитесь оба. Без вас проживу! — И уставилась на Асю.
Это вдвойне больно. Ася-то тут при чем? Будто это она все затеяла.
— Ты уже однажды
Изображая улыбку, губы матери искривились. Она попыталась что-то сказать, но, видимо, пришла идея получше. Открыла дверцу в серванте, вытащила из аптечки первый попавшийся флакон с желтыми таблетками, опрокинула в рот. Мать не умерла только потому, что отец рванул с места, одной рукой схватил ее за горло, второй стал разжимать зубы. Мать, свернувшись калачиком на полу, брыкалась, царапалась, отец ерзал на коленях. Ася держала ее за ноги, руки.
Суть происходящего Ася помнит в деталях, но затруднится сказать, сколько времени весь это бред продолжался. После удара по затылку мать задохнулась, автоматически открыла рот. Сначала по щеке покатилась желтая жижа, за ней кашица полурастаявших таблеток.
Ася не особо верила, что мать хотела травануться, не такая уж она дура, — скорее напугать. Отец высказался, что она полная идиотка, и такой спектакль опасен для психики, она с ним не согласилась, утерлась подолом халата и заорала гостье выметаться. Выметаться было некому, кресло уже пустовало. Надя пропала тихо, без прощания и аплодисментов.
Ася больше не могла находиться с родителями в одной квартире. Выскочила в коридор и только тут поняла, что некуда идти. Раньше бы преспокойно отсиделась у Веры или укатила к брату на Верхнюю Губаху. Но Саша с Гульназ развелись, теперь у него другая, тоже такая же псевдо-Надя: пришла, забрала, отгородилась. По первости казалась терпеливой, кроткой, с размахом полководца дожидалась капитуляции. Полгода каждый вечер сидела у дверей, на полке для обуви. Ждала с работы. Проходить в комнату отказывалась, приглашение на чай и ужин не принимала, сидела тихо, как привидение. Саша домой не торопился — пьянки, развлечения, девки. Под утро приходил, гнал ее прочь. Она уходила в слезах, а вечером вновь сидела между сапогами и ботинками и уговаривала будущую свекровь ничего не рассказывать матери. Жутко боялась позора. Собственная мать не постесняется ремнем вернуть заблудшую дочь. Будет гнать от Губахи до Нагорной, через весь поселок, охаживая проклятиями и унижениями. Асина мать обещала никому ничего не рассказывать, а отцу обещала большее ее не пускать, но вечером вновь отворяла дверь, освобождала место. Потом за свое унижение новоявленная сноха отомстила по полной. После победы над Сашкой открыто объявила войну семье. Псевдо-Надя быстро рассорила мужа с родителями. Чего уж там наплела, неизвестно, но сработала на славу, сделала Сашку намертво чужим. У бывшей Сашиной жены Гульназ тоже своя жизнь: вышла замуж, родила двух девочек, говорят, стала пить.
Ася шла по тропинке через пустырь. Раньше здесь в раскатистых юбках малины стояли высокие стройные березы. В первые годы за пять минут можно было набрать стакан ягод — в тайгу ходить не надо. Между березами хозяйки тянули веревки, сушили белье. Со временем березы засохли, малина пропала, зато появился котлован для будущей школы.
У первого подъезда пятиэтажки дорогу заполонила толпа. Много женщин. Внутри круга тишина. На бордюре, скрестив руки, стояли две сплетницы. В основном, говорила одна, вторая поддакивала, кивала. Неожиданно их беседу прервал оркестр. В перерывах между ударами тарелок проскакивали слова: — голубое кримпленовое платье… — ба-бах! — … золотые серьги…– ба-бах! — всю жизнь копила…трое осталось…– ба-бах!… — кольцо-то зачем? Раскопают вандалы… — ба-бах!… Боже! Фотограф?… сын вон, с усами, в синей рубашке, настоящий богатырь.