Шамиль
Шрифт:
Некоторых врагов имам не сажал в ямы, а ссылал в глухие, отдаленные места, которые сами заключенные еще тогда окрестили «шамилевскими сибирями».
В ауле Читль (Четль) Гумбетовского общества находилась одна из «си–бирей». Сам Шамиль описывал ее так: Читль устроен на высочайшей горе, там плохой климат — три месяца настоящей зимы. На этой горе в специально построенных домах жила и стража со своими семьями. Единственная ее обязанность — беречь ссыльных. К местам этим доступ был чрезвычайно трудным.
У подошвы Богосского ледяного массива расположилось селение Акна–да. Через аул стремительно течет река Киль, берущая начало у ледников Богосса. Примерно через 18 километров она вливается в Андийское Кой–су. Киль бурлит в мрачной теснине. На скалах, что высятся по
Древние постройки Акнады — молчаливые свидетели исторических событий, происходивших здесь.
Некоторые сакли аула по форме своей напоминают средневековые башни. Они и были предназначены для обороны селения. Кстати, и сейчас у входа в аул возвышается такая сакля–башня с трехсторонним обзором. Есть и трехэтажные сакли. Сам аул стоит на откосе у подножия высокой скалы, на вершине которой, как часовые, маячат сосны. Имам Дагестана загонял в эту глушь, как и в Читль, своих политических врагов. Расскажем об одном узнике, которого запомнили старожилы Акнады и о котором рассказывал, живя в России, Шамиль. Это бывший его наиб Гаджи–Юсуф.
В 1846 году на Кавказ прибыл агент турецкого правительства полковник Гаджи–Юсуф. Родом этот человек был из Чечни, образование получил в Египте, там же дослужился и до высокого чина. Гаджи–Юсуф в совершенстве владел арабским языком и славился хорошими познаниями в инженерном искусстве. В 1846 году полковник написал письмо Шамилю с предложением своих услуг. Гаджи–Юсуф был принят имамом и стал его советником. По поручению своего патрона он, говорят, написал особое положение о наибах. Впоследствии Шамиль назначил его наибом в Чечне. В 1854 году человек этот самовольно вступил в переговоры с представителями Турции и позволил себе порицать действия Шамиля. Хотя он и подлежал смертной казни, имам сослал Гаджи–Юсуфа в Акнаду.
«Сибирью» Шамиля считался и Гамсутль, аул, расположенный на высоте 1700 метров над уровнем моря. Он существует и поныне. Чтобы посетить Гамсутль, надо подняться по узкой тропе прямо в «небо». В наше время жители аула, как и население Акнады, бросают свои сакли и переезжают в удобные для жительства места.
Заканчивая разговор о «сибирях» в Дагестане, хочется отметить следующее: Шамиль ссылал в эти места людей, заслуживавших смертной казни; он оставлял их в живых, помня об их былых заслугах, о пользе обществу, государству, принесенных ими в свое время, ценя их какие-то человеческие качества.
ОТ АХУЛЬГО ДО ГУНИБА
В конце 1839 года, когда была уничтожена крепость Шамиля Ахульго, казалось, войне на Кавказе пришел конец. Имам, оставленный дагестанцами, едва успел скрыться в Чечне, где также стало спокойно. В крупных аулах находились царские приставы, оказии свободно катили по дорогам Чечни, а сами чеченцы вызывались и безропотно шли на общественные работы.
Год был трудным и для русских войск. Число солдат и офицеров из-за непрерывных боев и болезней сократилось в несколько раз. Одежда и обувь их износилась. Орудия, из-за отсутствия лошадей, возили на волах. Штаб–квартиры представляли собой малоприятное зрелище: турлучные землянки, везде теснота, сырость. Не было ни лекарств, ни перевязочных материалов, ни врачей. Смертность в войсках принимала катастрофические размеры. В Темир–Хан–Шуре открыли военный госпиталь, рассчитанный на 15 офицеров и 300 нижних чинов. Но он не смог вместить всех раненых. В медицинском журнале тех лет мы читаем: «В госпитале суп дурной, жидкий и безвкусный. Каша с жучками, тараканами и червяками… Больных, прибывших третьего дня вечером из отряда, вчера в полдень еще не начинали обмывать». На всех больных и раненых было всего 8 медицинских работников, из которых четверо являлись санитарами. Работать им приходилось очень много.
После Ахульго тишина воцарилась на всей Кавказской линии.
56
61 – missed footnotetext
Весной того же года среди горцев стали распространяться слухи, что собирается третья экспедиция и что на сей раз будет произведено поголовное разоружение чеченцев. Это послужило искрой, вызвавшей взрыв. Горские народы вновь восстали. Искать руководителя долго не надо было. В Чечне, как мы писали выше, находился Шамиль. Однако он не сразу дал согласие возглавить борьбу. Только приняв от чеченских аксакалов присягу, Шамиль стал во главе восставших в Малой Чечне. Своей резиденцией он выбрал Дарго, где в конце мая 1840 года у него собралось немалое ополчение. Чечня являлась не только удобной в стратегическом отношении, но была еще и надежной житницей. Если ко всему этому присовокупить и то, что чеченцы отличные бойцы, то можно представить, какую силу приобрел имам.
Шамиль ни на минуту не забывал о своей родине. Наверное, он предполагал, что если снова, как в 1839 году, поднять Дагестан, соединить его с восставшими в Чечне, то горы и ущелья одной части, леса и хлебные поля другой части его будущего государства дадут такой оперативный простор для партизанской войны, что завоевание независимости станет вполне реальным.
Восстание в Чечне, как эхо в горах, отозвалось в Дагестане. Те самые унцукульцы, что выступали против Шамиля, теперь отказались предоставить дом для царского пристава — князя Уллу–бея Эрпелинского и даже пытались его убить. Заволновались Чиркей и Зубутли. Там неожиданно появился наиб Шамиля — Джеват–хан. Вместе с чиркссвцами он совершил налет на аул Капчугай, где захватил обоз царских войск.
Вскоре сам Шамиль объявился у другого кумыкского аула — Ишкарты. Бой с Клюки фон–Клугенау длился несколько часов. Шамхал Абу–Муслим и Ахмед–хан Мехтулинский помогали царскому генералу. Но нукеры их во время атаки мюридов стреляли в воздух. Попав в «мышеловку», Клугенау хотел вызвать помощь из Темир–Хан–Шуры, но ни один нукер не согласился ехать за ней. И только лишь прапорщик Биякай Чиркеев–ский, имевший счеты с Шамилем, спас положение. Он благополучно проскочил через кольцо горцев, проник в крепость и передал полковнику Синборскому трость, внутри которой была спрятана записка. Приход отряда полковника спас Клугенау от полного разгрома. Милиция шамхала и Ахмед–хана готова была перейти к Шамилю. Граббе не допустил этого: царские войска держали милиционеров внутри каре. Как сообщает Клугенау 18 июля 1840 года корпусному командиру, «поручик Уллу–бей с 20–ю приверженцами принес в бою больше пользы, чем обе милиции вместе».