Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

Ротенберг Дэвид

— Нельзя чрезмерно осторожничать, если хочешь жить своей жизнью, — сказал он. — Время от времени приходится рисковать. Чтобы быть бизнесменом, нужно дружить с риском, Сайлас.

— Я не хочу быть бизнесменом, папа.

— Но ты хочешь жить своей жизнью? Или предпочитаешь умереть задолго до того, как перестанешь дышать и тебя опустят в могилу?

Сайлас задумался. Ему было страшно умирать, но он каким-то образом понял, что имеет в виду отец.

— Я хочу жить своей жизнью, сэр.

Слова прозвучали жестко и формально, потому что Сайлас, несмотря

на свой нежный возраст, уже откуда-то знал, что не способен «жить своей жизнью», как другие люди. Он отступил на шаг от отца.

— Правильно, парень. Я тоже. Именно поэтому я отправляюсь вверх по реке.

— Привези нам что-нибудь необычное, папа, — попросил Майло.

— Я привезу вам совершенно новое наследство.

— Мне не нужно наследство. Я только хочу, чтобы ты вернулся, — проговорил Сайлас.

Хотя его слова должны были выражать беспокойство, тон его был практичным и холодным. Ричард посмотрел на своего серьезного сына долгим взглядом.

— Я вернусь, Сайлас.

— Или я притащу его обратно, — добавил Макси, входя в сарай. — Пора отправляться в путь, братец. Темнота должна скрыть твой уход. Мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь отправился вслед за тобой?

Ричард повернулся и пошел к двери. Его лошадь уже привели, и она терпеливо дожидалась хозяина. Он ловко прыгнул в седло, в последний раз посмотрел на дверь сарая. Майло держал Сайласа за руку и убеждал его в том, что «папа скоро вернется». Сайлас кивал, но делал это словно по приказу.

Глава двадцатая

ПЕРВАЯ ВЫЛАЗКА

Ричард и три добровольца из отряда Макси добрались до излучины реки, а оттуда повернули на запад. Огибая американский сеттльмент, они привстали в седлах и посмотрели туда, где начинался великий город Шанхай. Ричард плотнее закутался в плащ. Они выехали через западные ворота и миновали последнего китайского часового, которого Ричард подкупил всего час назад.

С наступлением ночи после того, как Макси удостоверился, что дети крепко спят, а их малайская ама свернулась на циновке перед дверью спальни, он направился в сторону доков. Как обычно, его сопровождали двое добровольцев, поскольку с наступлением темноты Шанхай даже для Макси становился опасным местом.

Он миновал постоянно разрастающееся заведение Цзян и свернул направо, к сердцу Старого города. Вокруг витали запахи готовящейся пищи. Здесь за Макси следило множество — подчас злых — глаз. На тротуаре уличный лекарь накладывал повязку на большую шишку на груди молодого человека. Пациент повернулся к Макси и оскалился. У него не хватало двух передних зубов. Макси это не удивило.

Старики примостились на трехногих табуретках, закатав штаны и подставив ноги вечернему ветерку. На обочине терпеливо сидела женщина, а молодой человек подстригал ей волосы. Трое седых мужчин курили одну самокрутку на троих, и ее дым медленно плыл в зловонном воздухе района, который сами китайцы иронично называли «китайской концессией». Тощий бородатый человек схватил только что помочившуюся

маленькую дочку и потряс ее в воздухе, прежде чем надеть на ребенка холщовые штанишки. Он не улыбнулся Макси, девочка тоже.

Макси прошел мимо торговца речными камнями. Тот протянул ему кусок красивейшего халцедона, но Макси мотнул головой и нырнул в переулок. Считая деревянные дверные проемы, он вошел в пятый и оказался у южного входа в Муравейник. Затем спустился по лестнице — точь-в-точь как в первый раз, еще до вторжения англичан.

Внезапно Макси замер. С ним произошло то, к чему он не привык: холодные пальцы страха пробежали по позвоночнику.

Он быстро прогнал страх прочь, прошептав:

— Нельзя чрезмерно осторожничать, если хочешь жить своей жизнью.

После этого Макси прошел тем же путем, которым шел две ночи назад, когда в первый раз оказался в постели Рейчел Олифант.

На второй день плавания, утром, джонка Ричарда, двигаясь вдоль северного берега Янцзы, достигла деревушки, где он раньше трижды прятал опий от властей. Чэнь договаривался об этом с кем-то из местных жителей.

Ричард приказал повернуть джонку по ветру и пристать к берегу. К реке гурьбой подошли селяне, на всякий случай держа наготове пики и древние мушкеты. Под прицелом этих допотопных ружей Ричард приказал позвать капитана.

— Что, господин?

Ричард не отвечал.

— Господин?

— Прикажите спустить шлюпку. Я отправляюсь на берег.

Двадцатью минутами позже Ричард сидел на носу шлюпки, подняв руки вверх и показывая, что он не вооружен. Как только лодка вошла в прибрежные камыши, сильные руки схватили Ричарда и протащили его по мелководью к берегу. Он не сопротивлялся. Он искал глазами приятеля Чэня, но того нигде не было видно. Человек, возможно, покинул деревню, а может быть, и сам этот грешный мир. Ричард опасался, что второй вариант наиболее вероятен.

Затем Ричарда бросили лицом на галечный пляж. Когда он перевернулся и посмотрел вверх, в сердце ему были направлены четыре пики. Он медленно поднялся на колени и сказал на безупречном китайском:

— Разве так принимают старого друга? Неужели учтивость ушла из Поднебесной империи?

— У тебя здесь нет друзей.

Голос с придыханием принадлежал молодому человеку в одеянии даосского монаха. По тому, с каким почтением обращались к монаху крестьяне, Ричард понял, что он тут вроде муллы или приходского священника.

— Отчего же? Я всегда был другом этим людям.

— Друг не приносит другу отраву.

— Я не приносил отравы. Я всего лишь торгую.

Молодой даос издал горлом насмешливый звук и сплюнул. Именно в этот момент Ричард услышал звук рассекаемой воды. Он повернулся и увидел, что десятки проворных деревенских лодок направляются к его джонке. Джонке, на борту которой находились четыре манговых ящика с опием.

Вскоре пустые ящики уже валялись на берегу, а Ричарда и его людей посадили в шлюпку и отправили по реке, напутствуя проклятиями и злыми воплями: