Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
— Тише, тише, Эдвард. Это всего лишь мышка. Маленькая мышка. Такой большой парень, как ты, не должен бояться маленьких мышек.
В темноте Чарльз слышал тяжелое, частое дыхание чернокожего. Он нашел руку Эдварда и сжал ее.
— Держи меня за руку, Эдвард. Просто держи меня за руку. Мы не должны попасться на глаза команде раньше, чем корабль выйдет из залива, иначе нас попросту вернут в Бостон. — В голове у Чарльза родилась идея. — Эдвард хочет, чтобы его вернули в Бостон?
— Нет, Эдвард не любит Бостон.
«Скорее Бостон не любит Эдварда, — подумалось мальчику. — И уж
— Правильно, — сказал он. — Поэтому не обращай внимания на маленькую мышку, и этот замечательный корабль отвезет нас туда, где лучше.
У Эдварда перехватило горло.
— Этот корабль едет туда, где лучше? — спросил он севшим голосом. — Он едет туда?
Чарльз не понял, что так сильно взволновало Эдварда, но был рад хотя бы тому, что его попутчик начал успокаиваться.
— Да, — ответил он, — корабль плывет в хорошее место. В место, которое гораздо лучше, чем Бостон.
Эдвард поерзал, прижался к Чарльзу, и в нос тому ударил резкий запах. Их дом не был дворцом, но они всегда поддерживали в нем чистоту. Китайцам была известна неразрывная связь грязи и болезней, а их семья знала об этом по собственному печальному опыту.
— Отодвинься, Эдвард, — сказал он.
Эдвард подвинул свое большое тело в сторону, а затем стал нащупывать в темноте Чарльза и случайно ткнул мясистой ладонью в его лицо.
— Ты обещаешь Эдварду, что этот корабль привезет нас в хорошее место? Обещаешь? Если ты врешь Эдварду, быть на тебе проклятию.
Слова негра смутили Чарльза, но, прежде чем он успел ответить, в темноте снова раздался хриплый шепот:
— Кто-то опять укусил меня за ногу.
«Это куда лучше, чем китобойный промысел», — думал Малахи, наблюдая, как матросы опускают в трюм и закрепляют последние ящики с грузом. Хотя по религиозным соображениям ему не особенно нравился именно этот груз — крепкое ирландское виски, которое предстояло доставить из Бостона в Нью-Йорк, — остальной его вполне устраивал. Из Нью-Йорка предстояло взять бытовое оборудование, товары для дома, декоративное стекло и перевезти все это в Норфолк, Виргинию и Уилмингтон в штате Северная Каролина. Там на борт судна должны погрузить хлопок, который нужно перевезти в Бостон для текстильных фабрик Новой Англии.
График погрузки и разгрузки в Уилмингтоне позволит ему посетить тамошнюю семинарию. На протяжении многих лет, после наполненных убийствами китобойных рейсов, он находил там покой и умиротворение. Этот визит в духовное заведение позволит ему как следует подумать о грядущем событии, важнейшем в его жизни. Вскоре Малахи должен был стать отцом. Они с женой уже решили, что, если родится мальчик, они назовут его Макси — в честь отца Малахи, о котором ему так часто рассказывала мама. Он станет отцом. Род Хордунов продолжится.
Малахи провел рукой по густым рыжим волосам и еще раз смазал мазью нещадно обгоревший на солнце нос. А ведь мать еще в детстве предостерегала его, говоря, что он не должен подставлять свою белую кожу солнцу, даже зимнему.
— Капитан, начинается отлив.
— Проверьте, надежно ли закрыты люки носового трюма, и убедитесь в том, что никто из портовых грузчиков
— Есть, сэр!
Хотя это было торговое судно, оно несколько раз оказывалось на волосок от гибели и уцелело только благодаря отваге и мореходному искусству рыжеволосого капитана. Поэтому команда относилась к нему с почтением, встречающимся только на военном флоте. Большая редкость в этом грубом, неприветливом мире.
Малахи взял Библию, которую мать подарила ему в день его первого причастия — тогда же она впервые рассказала ему, кем был его отец, — и открыл ее наугад. Он попал на Книгу Руфи и стал читать изящные слова семнадцатого века с привычным и знакомым чувством удовольствия.
«Мои старые друзья», — подумал он и провел кончиками пальцев по тончайшей китайской шелковой бумаге.
В те дни, когда Малахи занимался китобойным промыслом, Библия, которую мать положила в его морской сундучок, стала для него настоящим спасением. Это были дни, наполненные ужасом непрекращающихся убийств, криками раненых животных, запахом смерти и воплями охочих до мяса птиц. А вокруг всего этого, в ночном океане, красном в свете масляных ламп, кружили акулы. Лишь красота библейской поэзии была в состоянии вытеснить из его сердца непреходящее чувство отвращения. На внутренней стороне обложки мать начертала напутствие сыну: «Читай и бери только лучшее из мира, что нас окружает. Думай обо мне с любовью, когда ты далеко, и помни: нам нужны сердца мужчин, а не их мозги. Твоя мать Рейчел».
Скорость прилива была велика, как это обычно случается в Бостонском заливе во время полнолуния. Стройный барк Малахи поймал ветер и направился в открытое море.
— Мы плывем, Эдвард! Ты чувствуешь? Мы плывем!
— Эдвард плывет на корабле в хорошее место. — Голос африканца был звучным и спокойным.
— Правильно. А теперь расслабься. Не обращай внимания на мышей и попробуй поспать.
— Эдвард не боится мышей, потому что он едет в хорошее место, туда, где лучше.
На третий день путешествия Чарльз проснулся от удара тяжелым ботинком и не очень деликатной команды:
— Встать! Встать, кому говорят!
Чарльз с Эдвардом выбрались из потайного места, и их грубо выволокли на палубу. Они щурились от света утреннего январского солнца. Двое дюжих моряков крепко держали их, прижав к поручням правого борта. Чарльз пытался собрать разбегающиеся мысли. Возможно, их просто выбросят за борт. Вполне возможно. О такой вероятности он раньше как-то не думал. Потом к ним подошел рыжеволосый мужчина.
— Ну, и кто у нас тут? — осведомился он.
— «Зайцы», сэр. Африканец и китайчонок. Отдать их на обед акулам, сэр?
Рыжеволосый, который, как предположил Чарльз, был капитаном судна, подал знак, велев разделить их. Чарльза отвели на несколько метров в сторону, а рыжий остался рядом с Эдвардом и заговорил с ним. На физиономии африканца сияла широкая улыбка, как будто он встретился с ангелом. Через пять минут разговора рыжеволосый подошел к Чарльзу.
— Отпустите его, — велел он матросам. — Ты говоришь по-английски, мальчик?