Шанкр
Шрифт:
Встретились наконец-то. Выяснили, что на обед у них пять картошин, и чтобы обеспечить конфиденциальность поедания и сводки новостей придется снова полдня пожить в общажной конуре, в "комнате девочек-переростков", как говорила Рита. Она глубоко шмыгнула носом, заталкивая неприличия обратно в себя, и в который раз безнадежно заметила, что "в таком возрасте в общагах не живут". "И мы как бы уже не живем, - вяло возразила Елизавета, - я пока у Наташи перекантуюсь, ты - у Сони..." Тут, конечно, Марго не могла не ухмыльнуться и не уцепиться за тему. Мол, все зыбко и ненадежно, хотя пока - штиль, благо, что Соня опять поссорилась со своим нытиком Мартышкой. И обстановочка у нее у нее в целом располагающая: соседушка-олигофрен лучезарен и тих, к нему вчера ангел на веревочке спускался. И даже баба Тяпа выстирала свои вонючие панталончики, две недели гнившие в ванной. Вчера Соню посетил Габе. Носом чует дрянные новости...
Услышав это, Лиза насупилась и брезгливо понизила голос:
– Надеюсь, ты ему про сифилис не проболталась?
– Я-то нет. Но Соня, видишь ли... Она сначала, как верная заговорщица, постановила, что будем держать рот на крючке, а как только Леня на порог - она бросилась ему на шею... Мол, беда не приходит одна, с Мартышкой поссорилась, а тут еще "такое"... "Тетя Соня" у нас проста, как правда. В своему репертуаре.
– И о ком же он насплетничал?
– Разумеется, о Катерине... я думаю, сейчас много дерьма выплывет...
– А ты не слушай.
– Умная ты. "Не слушай!" Я бы с удовольствием не слушала, а также не говорила, но вчера уже звонил Яша. Интересовался инкубационным периодом. Он, видишь ли, тоже переспал с Катериной... а может, с ними с обоими... Короче, Габе уже переквалифицировался в венерологи и рисует сифилитическую цепочку "Заразился сам - передай другому, и у него это с успехом получается. Он лучший эксперт... Только вот опасается, что пил с Веней из одной бутылки. А я ему говорю, мол, Ленечка, не знаю, как через пиво, но через воблу сифилис точно не передается...
– А бытовой бывает?
– Бывает. При коммунизме... один на всех. Мы пока его недостойны. Надо дождаться, пока у меня нос зашатается...
И как тут было не выкопать из памяти, из необъятного вороха эпизодов юродивую Настю, давно уже уплывшую в Лету, но для хохмы приплывшую обратно в виде фантома. Для своей манеры одеваться в самодельное красное с синим Настя выдумала неплохую мистификацию. Вряд ли она сознательно искала верный ход, но она его нащупала; за оригинальность ее полюбили сокамерники по перу в университете. Настя объявила о вступлении в девственный брак. Бедным девушкам идет девственность. И, возможно, Настя была близка к правде - за идею можно любой фортель выкинуть. А возможно, Настя на самом деле была очень умной, что часто случается со всякими чудиками. Или Настю мучали фрейдистские неврозы. Но это уже незначительные детали, главное, что она метила не на последнее место под солнцем, готовясь стать матерью следующего Иисуса. На фоне общей тяги к эротическим подвигам ее история звучала свежо и интригующе. Где же сейчас ты, Настенька, народила ли святое дитя... ох, и права она была в чем-то - хитрая девушка в черном, с богобоязненным супругом и с дюжиной малохольных кошек инопланетянской породы. Явно вырожденческих уродцев - головка маленькая, зато глаза и уши огромные. Отвратительные, паскудные создания. А Настя любила, поглаживая их ушлые головки, изречь что-нибудь разумное, вечное, но недоброе. Типа: все болезни от нервов, и только трипперок от удовольствия...
А раньше Елизавета, дурочка, думала, что они с Ритой везучие. Броня везения: если надо, то и из машины на ходу выскочат, и по морде дадут, и пыль в глаза пустят. Однако, молочные зубы давно выпали, - те, что можно было не чистить. И не все золото, что блестит, и не все ангелы, что в белом... Юрьевна по этому поводу обреченно обнаружила у себя две морщины. Потом третью... Нарциссизму пришел бесповоротный конец - подобные потрясения и следует считать истиной потерей невинности. Теперь ежевечерний душ превратился в изнурительный медосмотр, ибо зеркало в ванной преследовало взгляд по пятам и не давало ни на минуту расслабиться. Руки готовы были нащупать всевозможные подозрительные язвы, а прикосновение к чужому полотенцу заставляло душу зычно екать. На полотенце жили микробы, как пить дать - жили. Только дай им свободу - сразу присосутся к новому телу! Помнится, один праздный лизин приятель полюбил забавы с микроскопом. Уже и не вспомнить, кто, имя рассыпалось от долгого неупотребления, но совершенно ясно, что прибор употреблялся не по адресу. В лучшем случае - для детального рассмотрения волос, спермы или лобковых вшей, любопытство было скорее обывательским, чем естествоиспытательским. Вот сейчас бы микроскоп... Впрочем, с какой стати? Не хватало еще и принимать ванну в его компании. Остатки здравого смысла лепетали что-то успокоительное, но разбушевавшейся фантазии это было как слону дробина. Несовершенство человеческое - отсутствие кнопочки, выключающей перегревшийся мотор. Его можно лишь охладить или разгорячить. Пища, например, - великий успокоитель. Быть может, не для всех, на Риту он действовал безотказно. Елизавета Юрьевна заботливо скармливала ей лечо и надеялась, что Наташа простит ей кражу из священных запасов. Наташе мама пришлет еще двадцать банок, - и лечо, и варенья, и соленых огурчиков. От Наташи не убудет. А Маргарите нужно питаться: чем тяжелей желудок, тем легче мысли. И Юрьевна удовлетворенно наблюдала, как светлеет физиономия напротив. Еще бы: Лиза в свое время предупреждала Маргариту: не живи у Сони, козленочком станешь... С Соней, поссорившейся с кем бы то ни было, особенно не просветлишься. А ссора у Сони перманентная, где-то внутри ее засела ссора, и изгибы чужих натур уже не имеют никакого значения. Достаточно Соню просто сконцентрировать в одном доме с "любимым зайчиком" - через пару-тройку часов он непременно в чем-то будет уличен. Даже если он станет невидимкой и уснет без храпа на прикроватном коврике. Кстати, чужое бездействие раздражало Соню даже сильнее, чем драки. Мартышка любил поспать, распластавшись лепешкой на тахте - Соня же ревновала его ко сну. Посему этот союз был обречен - Соня не приветствовала спящих во время ее бодрствования, и бодрствующих во время ее сна. Несовпадения ее раздражали; сама по себе она была еще сносной, но, как металл, не признающий сплава, в сочетании со вторыми половинками была невыносима. Это смахивало на греческую трагедию: претерпевшие срок давности сюжеты уже не печалят, а смешат. Соня тоже смеялась - она привыкла героически бросаться в омут любви, а потом оперативно дезертировать с поля боя. Впрочем, чаще дезертировала не она...
Рита шумно откинулась на спинку шаткого стула и не обращая внимания на предательский его скрип, довольно изрекла:
– Боже, как приятно в полном смысле слова пожрать и ни с кем не поделиться! А то эта Соня с ее христианской моралью... она считает, что лучше приготовить полную сковороду какой-нибудь наперченной дряни и разделить на всех незваных гостей, чем вкусно полакомиться двоим. Но почему, скажи на милость!
Тут насытившаяся Рита начала энергично переламывать кости Соне,
Разумеется, Катерина давно нарезала вокруг Вени круги. И Веня - дерьмо. И у них тоже сифилис, причем, как бессознательно-наивно казалось Елизавете, куда более глубокий и махровый, чем у Маргариты. Ибо бог никуда не денется и накажет. И у Катерины, чуть она нагнется, - бок в складках, что так не понравилось Юрьевне и еще больше не понравилось. Когда она вспомнила о неразлучности отталкивания и притяжения. Сколько же изъянов у бедной Катерины, не считая того, что она - женщина, а не человек вовсе. То есть друг мужчин. Без лишних блужданий ума, души и даже без амбиций. Катя круглая, как шарик, ибо со всех сторон одинаковая. Рита с Лизой куда извилистей, изящней и острей на язык. Они давно себя записали в "не просто женщины", хотя они не судьи. Но о себе - один пишем, два в уме. А Катя - "всего лишь женщина", и это ее ничуть не беспокоит. Это значит, что она об этом и не думает, и никогда не разглядывает, вывернув шею, свою несчастную рябую спину. Она просто по-женски живет и жарит картошку на вонючем масле. А Рита с Лизой тревожно зубоскалят о ней и еще о множестве персон, а на окошке проступает осень и денег нет. И у нее, у Катерины, тоже сифилис. Но у нее еще и Веня. И, наверное, она сейчас спит с ним в обнимку, и ее сочным ляшкам тепло. Веня не брезглив, ему плевать на складки и родинки, и в данный отдельный момент, что бы ни случилось там, потом и тогда, им хорошо. А у Марго и у Елизаветы Юрьевны только бледная спирохета. Выходит, 2:1..?
Когда мужчина уходит к подруге, зрителям всегда интересно. Обычно советуют послать к такой-то бабушке обоих, но часто получается иначе. Никто даже и не борется за любовь, лупя подругу сковородкой по лицу. Никакой порчи, сглазов, приворотов. Скорей всего мужчина, зажатый меж четырех грудей, как в тисках, взмолится о пощаде и в конце концов исчезнет. Испарится. Черные начинают и проигрывают. А белые после недлинного "испытательного срока", когда подуются друг на дружку вволю, снова вернутся на круги своя. Начавшаяся было трагедия не расцветши увянет, обернется скромным эпизодом.
Подобной счастливой истории у Марго не получилось. Катерина не подруга, а Веня, выходит, не любовь.
Лиза с Ритой еще долго чахли над пустой сковородкой, и чесали языками, и думали свои думки, а ночь незаметно накрыла город по самую телебашню, и Рита заторопилась к надоевшей Соне - якобы "держать руку на пульсе". Габе обещал забежать на позднее чаепитие, если ему удастся раздобыть денег для Риты. С какой стати было бы еще ждать Габе? Он, разумеется, ничего не раздобудет, но все равно придет и станет смотреть по ночному каналу какую-нибудь отрыжку кинематографа вроде канители про вампиров. Лиза догадывалась, что Рита спешит в постылое место скорее по привычке, чем по надобности. И - пусть. И даже пусть издевается над елизаветиным порывом вымыть сковороду дабы спасти ее от плесени ("ведь когда еще появимся..."). Пусть ерничает по поводу заразной "эстонской паранойи" беззаветно бороться с микробами"... Чем бы дитя ни тешилось...
Поздно-поздно Елизавета громко щелкнула дверью, за что ей даже стыдно не стало. Ребенок все равно не проснулся, Наташа все равно не спала, Юниса все равно не было. А человеку с проблемой неловкие звуки простительны. Елизавета стукнула чайником о плиту, зашла в туалет, убедившись, что в унитазе плавали извечные макароны... Был первый час ночи, прекрасное время для обдумывания злодейства, тем более, что на кухне Наташа хранила ценные фамильные вещи. Быть может, их на время взять, выручить денежек, а потом, якобы, вернуть. Коварные мысли прервал звонок. Елизавета обожала поздние звонки: еще не поднятая трубка всегда сулила волнующую неожиданность, опасность, риск или просто приятную болтовню. Поздний звонок - это каскадерский трюк для обывателя... Но мембрана дребезжала привычным голосом Толика. Точнее, вопросом: "Лизка, что, правда, что ли сифон?" "Нет, я пошутила, наверное..." "Тогда у меня тоже..." "Ну что ж, поздравляю...Нашего полку прибыло..." "А у тебя тоже, что ли?" - с надеждой вопросил Толик. За это можно было и кипятком в морду плеснуть. Хотя по телефону не удастся. А Толик продолжал говорить. Спрашивать - и отвечать самому себе. "Влетел Венька... Кто ж его, беднягу, так подставил..." Менее всего Лиза склонялась проявлять сострадание к Вене. А также она не слишком стремилась выслушиваться прозрения Толика о том, что всех заразила Катерина, что она "жадная бабешка" и "подстилка", и то, что Толик на нее никогда бы не польстился, ибо она не в его вкусе - слишком пухлая и дебелая. Одним словом, Толик с наслаждением удовлетворил сенсорный голод. Елизавета давно знала, что бездеятельные периоды изрядно портят Толиньку - он тянется к бутылке и к сплетням. И на всем свете не найдется более такой дуры, что будет выслушивать его ночной бред. Только бедная Лиза. Удивительно, что они до сих пор не сожительствуют - к несчастью, они на редкость подходили друг другу. И к счастью, эта тема была вовремя закрыта. Лиза считала, что близкая дружба еще не повод к садомазохизму. Она так и сказала об этом Анатолию. Ему пришлось согласиться; он признал - где-то за пивной бутылкой ляпнул - что "лизкиной эротике не достает немецкой порнухи". Лучше бы сказал проще, что Лизу он не хочет. Лиза бы не обиделась, у нее ведь тоже слюни от вожделения не текли.