Шанс для динозавра
Шрифт:
– В Хонсе.
– Ну и?..
– Ну что ты ко мне пристал? – пробурчал дьявол. – Мои дела – это мои дела. Я свою работу знаю. Обещал – сделал. И у тебя отчета не требую, между прочим!
– А ты потребуй, – ухмыльнулся Барини. – Я дам.
– Ладно, – сдался Отто. – В Хонсе, в общем, тихо, новые вербовочные пункты, правда, открылись. Многие записываются.
– Горожане?
– Большей частью бродячие вояки. Со своим оружием. Кто рваной грамотой трясет, кто шрамы показывает, кто поручителя ищет… Ландскнехты, словом. Я тоже чуть было не записался, да поручителя не нашлось…
– Они хоть знают, с кем им придется воевать?
– А как же! – Дьявол
Так, подумал Барини. Быстро же они забыли, как унганцы их колошматили… Хотя, с другой стороны, магассаусцы в той войне почти не участвовали, помнить особо не о чем… но то магассаусцы, а не наемники! У наемников отечества нет, кто платит, тому и служат. Ясно, что вербующимся намекают: на этот раз Империя собирается навалиться на Унган с такой силой, перед которой никто не устоит.
И тут выход один: платить своим ландскнехтам больше, чем платят в Магассау, Габасе, Бамбре и так далее, и так далее… Больше, чем где-либо в Империи. И, разумеется, первым начать войну.
Вербовочные пункты работали и в Унгане, притягивая блеском золота и платины тех, кто был готов воевать за звонкий металл, профессиональных вояк, слишком вольнолюбивых, слишком буйных, слишком алчных либо слишком гордых, чтобы тянуть солдатскую лямку в мирное время за два гроша в день. Зато они, как мотыльки, слетались на огонек, обещавший разгореться пожаром войны. Узнавая на городских площадях перед столом вербовщика старых товарищей, хохотали, обнимались, хлопали друг друга по плечам и спинам, выспрашивали, стоящее ли дело и кто будет командовать, шли чистить и точить ржавые палаши, шли пить вино и пиво… Они составляли корпорацию особенных людей, своего рода цех ремесленников войны, спаянное кровью сообщество, куда непросто было попасть новичку, сообщество, ревниво оберегающее свои привилегии и свою независимость. Трусов из своей среды они сами наказывали смертью, и никто не смел вмешиваться. Они могли отказаться пойти в бой, если им задерживали жалованье. С себе подобными, воюющими на противной стороне, они сражались без охоты, но столь же яростно, ибо цели войны, вопросы правоты или неправоты воюющих сторон волновали их в последнюю очередь. С точки зрения Барини, они были не очень-то люди – скорее дорогие, капризные в эксплуатации, но очень эффективные боевые механизмы. Закономерное порождение любого мира, населенного людьми, на определенном этапе развития этого мира.
Генерал Кьяни, назначенный им в командиры, обошелся в две тысячи имперских золотых единовременно и еще по четыре сотни в месяц, но он того стоил. Без него Барини не собрал бы и половины того количества ландскнехтов, которое имел теперь, и лучшие вояки ускользнули бы к супостату.
Кстати, о деньгах…
– Ты сейчас случайно не на прииск летишь?
– Сначала к себе, флаер, сам понимаешь, надо продезинфицировать, а то заражу там всех вялой горячкой… А потом, конечно, на прииск.
– А ко мне когда?
– Послезавтра. Тебе удобно?
– А завтра не можешь?
– Чего захотел! Когда это я успею очистить и переплавить металл? Я же не железный. Спать-есть мне надо, нет?
– Ну, послезавтра так послезавтра, – согласился Барини. – Кстати, как там наш пророк? Что-то он не отвечает.
– Я с ним полчаса назад разговаривал, – объявил Отто. – Он просил извинить, сказал, что у него опять паломники.
Это было странно.
– Кто такие?
– Дьявол не в курсе, – хохотнул Отто. – Какие-то марайские торговцы, кажется.
– Он что, не мог заставить их подождать? – буркнул князь.
– Эти
– Ладно… Отбой. До связи.
Выключив визор, Барини озадаченно потер лоб. Что-то здесь было не так. Он вспомнил, как еще недавно рука об руку с Морисом-Гамой спускался по вырубленной в меловой скале лестнице, прозванной этим дурачьем Святой лестницей. Тогда у подножия стояли и ждали три коленопреклоненных марайца. Кажется, тоже торговцы. Совпадение?
Настораживающее совпадение, если учесть, что война должна начаться со вторжения в герцогство Марайское…
Паранойя, подумал Барини. Если подозревать друзей в нечестной игре, то лучше и не жить на свете. Гама мог готовить почву для прочной оккупации герцогства, мог расширять число сторонников новой религии, а значит, и Унгана, поддерживать связь с подпольными сектами… И не был обязан докладывать о каждой мелочи в этой работе.
Чувство неясной тревоги все же осталось.
Еще недавно, одно, может, два поколения назад, наука в Империи не стояла на месте. Где уж ей стоять! Она лежала, не дышала и неприятно пахла. Схоластика, астрология, чуток медицины, толика алхимии – и хватит. Некоторые возводили в ранг науки еще и кулинарию, достигшую небывалой изысканности в правление деда нынешнего императора. Со скоростью эволюции трилобитов развивалось рудное дело. Чуть быстрее, но тоже в целом неспешно совершенствовалось оружие. Словом – нормальное средневековье.
Что вдруг щелкнуло в человеческих головах, отчего мир, что земной, что этот, вдруг перестал каждый год ожидать конца света и заторопился в Новое время – этого Барини не понимал. Пожалуй, в обоих случаях искусство опередило науку. Стремительно, как грибы после хорошего дождя, выросли школы живописцев, скульпторов, поэтов… Открылись первые театры – порождение проклятых святым Акамой ярмарочных балаганов, – и бывало, что не только герцоги и короли, но и прелаты рукоплескали лицедеям, вместо того чтобы приказать забрать их всех под стражу.
И теперь двор был не двор, если не держал театра и музыкальной капеллы. Театральные представления Барини нередко посещал – среди трагедий, написанных высокопарными стихами, и скабрезных фарсов иногда попадалось кое-что любопытное, – а местную музыку ненавидел всей душой. Приходилось, однако, терпеть и даже слыть изрядным покровителем искусств, а такое никому не проходит даром: в последние годы в Унган валом повалили жрецы всевозможных муз. Бывало, собачились друг с другом прямо во дворце, а то и дрались, с увлечением таская друг друга за бороды. Князь прощал. Да и как не простить, если вон тот с расквашенным носом, быть может, местный Вероккио, а этот с выбитым зубом – Рафаэль Санти? И пусть оба трясутся от злости, готовые придушить друг друга, – это их дело. Лишь бы соглашались писать картины, проникнутые духом учения пророка Гамы. Это не так уж трудно. Неброская красота, созерцательность, особое изящество линий, а главное – место человека в этом мире. Место гостя, и желательно гостя воспитанного.
А батальные сцены и портреты куртизанок пусть заказывает император.
Но музыка!..
Она звучала минимум дважды в неделю, когда князь устраивал званый ужин, а не обычный прием. Музыкантам на хорах внушалось, что они должны играть как можно тише, но порой они забывались. А иноземные вельможи разносили по Империи сплетни о плебейских вкусах унганского князя: он-де не отличает божественного звука габасской арфы от резкого свиста пастушьей свирели. Клевета! Барини очень даже отличал и звук свирели хотя бы терпел.