Шанс? Жизнь взаймы
Шрифт:
Никто не виноват, что мы нарвались на параноика-новатора в военном деле. В лучшем случае казаки завалят всех из этих двух дозоров, в худшем – из второго кто-то и обратно прорваться сумеет. Что сделает командир татарского отряда, обнаружив впереди засаду? Прикажет атаковать ее, не зная ни количества противников, ни как они расположены? В чужом дремучем лесу, заваленном опавшими ветвями и деревьями? Который его противники знают как свои пять пальцев? Лично я уносил бы из такого леса ноги, и чем скорее, тем лучше. Не думаю, что он тупее меня.
Еще предполагал, что тратить драгоценное время на перестройку отряда он не станет. Да и смысла особого
Что мне делать, если он все-таки перестроится и вновь вылезет наперед с ударным отрядом? Ничего. Действуем по намеченному плану и бьем последние два десятка. По тем же причинам, что и раньше, он не станет ввязываться в бой, а ускорит отступление.
Пока я разыгрывал в голове шахматные партии «за себя и за того парня», время неспешно продолжало свой бег. С момента ухода нашего командира с казаками прошло полтора часа. Додуматься отправить к нам Давида с указаниями у него соображения не хватило. Да и какие указания? Сказано сидеть в овраге – там и сидите, пока казаки воюют. Пора было, по моим расчетам, и татарам обратно скакать, но никого не слышно и не видно. Неужели поперлись в балку? Тогда должен Давид нарисоваться, чтобы мы следом за ними двинулись…
Первыми появились татары. Передний дозор из пяти человек, все со щитами и с луками в левой руке, в правой – стрела, напряженно всматривающиеся своими раскосыми буркалами в сумрак леса. За ними – следующая десятка таких же взвинченных товарищей. Затем – закованная в железо пятерка, ударная тридцатка в кольчугах и на закуску – ватные халаты. Мне оставалось только поменять срезень обратно на бронебойный болт. Чертов новатор военной мысли хладнокровно перестроил свое воинство и в том же построении, в котором шел сюда, организованно отправился обратно. Осталось убедиться, что я недаром оторвал пятерку бойцов и арьергард также присутствует в его боевых построениях.
Услышав со стороны засады на задний дозор подозрительный шум и крики, поймал в прицел последнюю грудь основного отряда, одетую в толстый халат, крикнул: «Бой!» – и нажал курок. Татарин, замыкавший основной отряд, получив болт в правую часть груди, умудрился удержаться в седле, упал на шею своего коня, который пока продолжал свой неторопливый бег. Он еще не умер, но прогноз явно неутешительный. С такими ранами долго не живут.
В пределах моей видимости врагов, пытавшихся оказать сопротивление, не наблюдалось. Некоторые уже свалились с седла, некоторые еще сидели, но опасных телодвижений никто не совершал. В другом конце послышались громкие крики на татарском языке. Если бы не знал, что это орут Лавор и Андрей, никогда бы не признал.
Я по-прежнему лежал на земле, вцепившись в свой второй, тяжелый арбалет. Никак не мог решить, в какую сторону бежать. К пятерке, схватившейся с арьергардом, или к Андрею с Лавором? Пока выбирал, как буриданов осел, между этими двумя направлениями движения, со стороны дальней пятерки, из-за поворота показался конь с татарином в добротном пластинчатом доспехе. Тот отчаянно отстреливался от кого-то невидимого мне, но, несомненно, угрожающего его жизни и здоровью. Был он развернут корпусом влево и назад, в мою сторону смотрел его правый
В нашей стороне все крики и звуки затихли, поэтому, быстро взведя свой старый самострел, я бросился в сторону Андрея, но татары ускакали, не пытаясь развернуться и дать нам бой. Отправив им вдогонку Лавора с тремя бойцами, дал ему указание выдвинуться вслед неприятелю на пятьсот шагов и прислать одного бойца с докладом. Самому занять там позицию и наблюдать обстановку, регулярно присылая бойца с актуальной информацией. Десятникам и их помощникам велел выяснить результаты боевого столкновения и доложить, а бойцов своих отправить собирать и грузить добычу на трофейных лошадей.
Но не судьба мне была сидеть, слушать и наслаждаться результатами своих организационных и тактических построений. Прибежал боец из первой пятерки и передал наказ Сулима явиться к нему. Впопыхах расспросив по дороге десятников и бойцов, чтобы составить общую картину, поспешил к начальству. Начальство зашивало на ноге Давида неприятную резаную рану, нещадно его ругая, а рядом лежал на животе мой боец – живой, но бледный.
– Якого биса ты за ним побежал? Ты что, слепой, не видел, что у него обе ноги подранены и конь весь стрелами утыкан? Куда бы он девался? Чуть в сторону стрела бы пошла – остался бы ты, Давид, без ноги!
– Зато я его с коня ссадил… – оправдывался бледный Давид, морщась при каждом стежке кривой и толстой иглы.
– По правде, так это я его с коня ссадил, но ты мне, Давид, дюже помог. Вражина по тебе стрелы пускал, меня не видел.
– Да не может такого быть, не было тебя там… – обиженно заявил Давид.
– Фряжским самострелом снял. Стрела в нем сидит, доспех насквозь пробила и в тело вошла. Сейчас вырезать пойду. Стал бы я балы точить – мне за то лишней доли не дадут.
– Теперь ты сказывай, что тут натворил! – грозно обратился ко мне Сулим. – Где я тебе велел меня ждать?
– Положили мы девятнадцать вражин, считая этих пятерых с заднего дозора. Двое в лес ушло, без коней. Один, кажись, ранен. Еще двоих подранили, но те ускакали.
– Где они в лес ушли? Покажи, я по следу пойду, – сразу оживился молчавший до этого Керим.
– По тропе, двести шагов, там у хлопцев спросишь. Возьми с собой Андрея – он просился, а я его одного не пустил. Обиделся…
– Не красная девица, обиделся он… ладно, возьму, хлопец справный. – Керим, радостно улыбаясь, припустил вперед по тропе. Что характерно, спросить Сулима ему даже в голову не пришло.