Шанс? Жизнь взаймы
Шрифт:
— Так я правду сказал, чего смущаться? Но раз ты говоришь, наедине ей такое говорить, хорошо, тетка Тамара, буду наедине говорить.
— Какое наедине, думать о том забудь. Ты что ему советуешь? Ты что не видишь, у него язык без костей? Задурит девке голову, что потом делать будешь? Значит так, Богдан. Увижу, как ты Марии голову морочишь, нагаек получишь.
— Что ты батьку на меня накинулся, будто я твою дочку умыкнуть хочу? Я ее обидел чем? Нагаек мне дать хочешь, давай, в твоей власти, а голову я никому не морочил, правду сказал. — Это я уже работал на публику, которая со всех соседних плетней откровенно вслушивалась в каждое слово.
— Нагаек ты пока не заработал, то я тебе наперед предупредил,
Я молча стоял, делая вид, что осознаю свою ошибку, а то таки заработаю нагаек на ровном месте. Остыв, атаман велел продолжать прерванный рассказ. Коротко пересказывая наше путешествие, ключевое слово, на котором делал акцент, — "случайно". Случайно схлестнулись с ляхами на постоялом дворе, случайно заметили, как они нас обогнали. Сулим, случайно придумал, как их на обратной дороге подловить, случайно пленного взяли, ну а потом что делать было. Решили, что князь нам серебра отсыплет, если мы ему эти случайные новости расскажем, но как приехали, передумали, боязно стало, написали письмо, отдали найденные письма, и домой вернулись.
Так, в радостном и веселом стиле описал наше путешествие, причем треть рассказа посвятил молодой ведьмочке, которую нашел Мотре в ученицы, настаивая на том, что это была наша судьба ее найти, тонко намекая, что не без Мотриного колдовства понесло нас в такую даль, видать, знала Мотря где ее ученица, поэтому туда нас завела. Тамара охала и ахала, слушая все это, но с атаманом номер, перевести стрелки на Мотрю, не прошел. Проявив незаурядные аналитические способности, он коротко подытожил.
— Нельзя тебя из села выпускать, куда тебя не пошли, за тобой золотые вербы растут. Думал Иван и Сулим тебе окорот дадут, да где там. Теперь только со мной ездить будешь.
— Ладно, батьку, с тобой так с тобой. В субботу к вечеру в Черкассах нужно быть с шестью возами, товар мой приедет, перегрузим на возы и назад поедем.
— В Черкассы сам поедешь, беды не будет, дел у меня других нет, с тобой за товаром ездить. А чего ты накупил такого, что в шести возах везешь?
— Крицы купил в кузню, батя говорил, нет в селе ни у кого. Зерна купил, много, оно дешевое в этом году. Бочек купил, хочу вино из бражки делать. Когда в Гродно был, у аптекаря, латинянина, секрет выведал, попробую, а вдруг получится. Не надо будет в Киев за вином ехать, сами будем возить, как заморское продавать.
— Ты, вот что, Богдан, ты пойди приляг, отдохни с дороги, вина выпей, притомился ты видно. Как товар свой с Черкасс привезешь, тогда расскажешь. А вино мы и в Киеве купим, но если хочешь бражки, ставь бродить, бражка тоже сгодится, выйдет у тебя с нее вино, иль не выйдет, бражка не пропадет. А пока иди отдыхай, такой тебе наказ, тогда дальше толковать будем.
— Добре, батьку.
Руководители любят, когда их слушают. На самом деле большинство из того, что говорил атаман, была филькина грамота. В мирное время, не в походе, власть атамана была весьма ограничена. Если в походе он имел полномочия диктатора, и за любое нарушение, теоретически, мог любого укоротить на голову, то в мирное время его функции ограничивались арбитражем, и решением общих вопросов касающихся всего товарищества. В Киев, да, не наша территория, самого мог не пустить. Но если собиралась ватажка в Киев на базар, или наниматься на военную службу, и назначен походный атаман, я мог смело идти к нему, и проситься принять меня, никто ему это не мог запретить. Если на время похода мне не выпадало дозорной службы, то я мог не ставить Иллара даже в известность по поводу моих планов. Но это в теории, а в жизни, заедаться с атаманом по мелочам, только свой характер склочный демонстрировать.
Дел было много. Проигнорировав совет идти отдыхать, первым делом побежал искать
Нового оказалось достаточно. Услыхав от знакомых, что в нашем селе организовался юношеский отряд, молодежь в селе Георгия Непыйводы устроила бунт, и потребовала справедливости. Раз старшие вместе в поход идут, значит, они тоже организуют комсомольский отряд по борьбе с татарскими налетчиками, по подобию нашего. Теорию подобий никто из них не изучал, но народ интуитивно чувствовал, не смогут им отказать, не будет ни у кого аргументов.
И действительно, Георгий встретился с Илларом, поговорили и решили, конечно, организовывайте, о том сразу разговор был, но кто кем командует и кто кому подчиняется сказано не было. В результате, там организовался отряд из восьмерых подростков, все дети казаков, командует ими, не кто ни будь, а шестнадцатилетний младший сын Георгия Непыйводы. Дальше он мог не рассказывать, все было ясно и так.
Андрей ездил к ним несколько раз, пытался, так сказать, наладить учебный процесс, но… не так сталось, как гадалось. Подробностей он не рассказывал, но сказал, что больше туда не поедет. Тут на месте, все было в порядке, единственное, всем надоело сидеть с кувшином на голове и ходить с кувшином на спине, всем хотелось чего-то новенького. Народ как раз закончил силовые упражнения и занялся статикой.
— Сказывал мне Андрей, что научились вы уже хлопцы с глечыкамы (кувшинами укр.) сидеть и ходить. Сейчас я вас проверю. Давай мне Андрей свой глечык, а сам считай. Когда у первого из вас глечык с головы спадет, буду я еще один такой счет сидеть. Если просижу, рано вам новое учить, старому еще не научились, если раньше у меня глечык с головы спадет, ваша взяла, завтра новое учить будем.
Все с энтузиазмом уселись на корточки, выставили себе глиняные кувшины на голове и Андрей начал считать. Честно говоря, они просидели намного дольше, чем я предполагал. И наверняка, в обычной тренировке показывали значительно лучшие результаты. Но в том-то и фокус. Мне хотелось, чтоб они сами убедились, насколько все меняется, когда возникает минимальное напряжение. Как только у первого из них сполз кувшин, не подымаясь, скомандовал.
— Все встали! Андрей считай сызнова!
Без труда отсидев еще один счет, поднялся, осмотрел угрюмые физиономии стоящие напротив меня.
— Я знаю, что вы мне скажите. Что сидели с глечыкамы и два, и три раза столько, сколько сейчас. А знаете, почему так? Потому что трусило вас сегодня. А трусило вас потому, что в первый раз вы все вместе сидели. И раньше вы тут сидели, но каждый сам по себе. Никто за товарища не отвечал, упадет глечык, мой позор, никто за него не в ответе. Так легко сидеть. Сейчас, каждый понял, что он за всех в ответе, упадет у него глечык, все страдать будут. И каждый боялся, что из-за него все наказаны будут. Так вот, что я вам скажу, братцы. Скоро будем сидеть мы в засаде, а перед нами, татары ехать будут. И шелохнется у кого куст, татарин, в степи выросший, то не пропустит, враз заприметит, пропадем и мы все, и те, кто рядом с нами будет. Вам хочется уже стрелы пускать. О том прежде подумайте, ежели ты стрелой промахнешься, товарищ тебе поможет, а если ты высидеть не сможешь, и засаду всю выдашь, тут уже ни тебе, ни всем нам, никто не поможет. Поэтому слушайте мой наказ.