Шантаж
Шрифт:
– Раз подобная секретность, тем более вы не связались бы с первым встречным. Кто его привел, рекомендовал?
– Один старичок. А откуда выкопал – понятия не имею.
– Что же за старичок?
– Он до меня в киоске сидел. Ушел по старости, уступил мне точку в Столешниковом… и клиентуру. Ей-богу, я вам все, как на духу!
Пал Палыч встал и сверху уперся взглядом в Миркина:
– Полуправда. Все это полуправда. Как вы поддерживали контакт с Чистоделом?
Но Миркин, хотя и нервный и впечатлительный,
– Гражданин следователь, посмотрите на вещи с моей стороны. Вот сидим мы с вами и разговариваем. Немножко поговорили – набежал новый эпизод. Еще посидели – уже другая статья.
– Да ведь назад пути нет, Миркин. Раз заговорил – говорите до конца!
– Нет, у человека в моем положении тоже есть своя этика. Надо сохранять лицо. Все отрицать глупо, конечно. Но все вытряхивать… Чуть на тебя надавили, и ты уже ползешь по швам…
– Неэтично?
– Если хотите, да! Неэтично. У меня масса знакомых в Столешниковом. Так сказать, свой круг. Женщины. Все они придут в суд. И что услышат? Как я буду выглядеть?
Довольно долго он упрямился, пока не предпринял нового отступления:
– Ладно, я скажу, что знаю. Только в деле пока ничего не будет. Такое условие. Если вы Чистодела возьмете, покажете мне фотографию, тогда пожалуйста.
– Известный жанр: лично вам по секрету. – Пал Палыч чуть не взбесился: – Воображаете, я способен торговаться? В моей ситуации? Я вас готов на дыбу вздернуть, но иметь официальные показания!
Миркин струхнул, кинулся «мириться».
– Несколько раз я писал Чистоделу до востребования. Сергеев он, Петр Иванович.
– Почтовое отделение?
– Главпочтамт.
– Почти на деревню дедушке. Работает?
– По-моему, пенсию получает.
– Сколько же ему лет?
– Сорок три.
– Так… Что еще?
– Один раз я видел, как он папиросы покупал. Глядите где. – Миркин взял лист бумаги, нарисовал: – Вот так старый Арбат, тут диетический, а вот так переулочек. И здесь палатка.
– Ну?
– Он был в шлепанцах. Далеко от дома человек в шлепанцах не пойдет, верно?
– Это уже кое-что.
– Но уже все, больше никаких концов.
– Попробуем поскрести по сусекам. Культурный уровень?
– Сероват… И, по-моему, зашибает.
– Женат?
– Вряд ли. Очень неухоженный.
Еще с десяток вопросов-ответов, и Пал Палыч позвонил Токареву:
– Миша, записывай. Номер один – пусто. Номер два – Сергеев Петр Иванович, предположительно пенсионер, учитывая возраст – по инвалидности. Место жительства – район Плотникова переулка. Имеет родственников где-то на юге. Над верхней губой небольшая родинка. Мягко выговаривает букву «г». Одет неряшливо. Курит «Беломор».
Токарев обещал мгновенно связаться с райсобесом,
Знаменский вспомнил, что на свете есть сигареты. Вредная штука, которая помогает жить. Оба закурили, и Миркин спросил иронически:
– Допускаете, что найдут?
– Найдут. Если сведения верны.
Он представил себе Зиночку с ее реверансом и новой прической.
«Ну, еще один напор!»
– Миркин, куда вы сбывали шлих?
Тот протестующе заслонился худыми ладонями:
– Не все сразу, Пал Палыч! Не знаю, как вы, а из меня уже дух вон.
– Это потому, что вы сопротивлялись, Борис Семенович. Бились в кровь. А просто рассказать правду совсем не трудно. Попробуйте.
– Да что у меня было шлиха-то? Взял триста грамм.
– Допустим, – согласился Знаменский с враньем. – И куда дели?
– Сплавил по мелочи зубным техникам.
– Вот видите, – подбодрил Пал Палыч, – стоит заговорить – и пойдет.
– Ну да! Вы начнете спрашивать, кто да что, а я даже лиц-то не помню!
– Опять вы крутитесь, Борис Семенович. Все сначала. Признаваться так признаваться.
– Вы считаете?
Миркин внезапно и резко, будто толкнуло что, сел на стуле боком и уставился в окно. И потом через плечо осведомился едко:
– А вам доводилось признаваться?.. Нет, пустите меня отдохнуть. Полежу на коечке, подумаю, может, что вспомню.
На том он и уперся, да так неожиданно крепко, что Знаменский со скрежетом зубовным вынужден был прекратить допрос.
Прахова переживала поистине звездный день.
С утра – беседа с Мишей Токаревым. Воспитанный молодой человек, но довольно упрямый и скучноватый. Не столь уж трудно оказалось одержать над ним верх. Но победа есть победа, она бодрит, молодит, горячит кровь.
Антонина Валериановна с отменным аппетитом пообедала и только прилегла, по обыкновению, отдохнуть, как подоспел следующий визитер – немного под мухой. Он все поминал какие-то десять рублей и пивную, а Прахова приглядывалась к нему, колеблясь: из тех ли двоих, кого описал оперативник? Если из них, отчего он словно бы ничем не интересуется? В чем смысл визита?
Она взяла десятку, обещав истратить на передачу для Бориса, и посетитель откланялся. На всякий случай Прахова обследовала купюру с лупой, сравнила на просвет с другой десятирублевкой, даже подержала над паром и ничего не обнаружила.
Досадно не понимать, в чем дело. Приметы совпадали, а поведение было нелепым. Но все же визит оставил по себе ощущение взволнованного ожидания. Потому что Прахова – ах, наивный Миша Токарев, – Прахова-то знала, что друзья Бориса станут искать к ней подходы!..