Шапка Мономаха. Часть II
Шрифт:
Афанасий сделал паузу, обвел глазами собравшихся. “Все всё поняли? Нет возражений?” – спрашивали его глаза.
Солнечные лучи, отразившись от горящих сотнями свечей в сверкающих позолотой паникадилах, играли светом и тенью на вогнутых потолках. Казалось, пророки и евангелисты на сводах с одобрением смотрели на происходящее внизу, на царя на троне, внимавшего речам Его Высокопреосвященства, на толпу, слушавшую, затаив дыхание.
Архиепископ продолжил:
— Без малого двести лет назад в царский дворец прибыли архиереи во главе с константинопольским патриархом
Старец Афанасий поклонился мне, подошел к трону и протянул большой самодельный конверт рынде. Телохранитель почтительно передал его мне.
Я разорвал конверт, быстро прочитал всего два имени на одиноком листке бумаги. Все ожидаемо – Платон и Вениамин. Догадался о таком выборе еще тогда, когда Афанасий взял вступительное слово. Кандидатам нельзя, им положено проявлять скромность.
— Я выбираю Платона! Нарекаю архиепископа Платона в патриархи всея Руси!
Зал охнул. Не от удивления. От невероятной скорости столь долгожданного события.
Платон покачнулся, но взял себя в руки. Вышел вперед. Мы обнялись, троекратно расцеловались. Потом я еще отдельно поцеловал руку нового патриарха. Платон собрался, взашел на помост с троном, перекрестил всех присутствующих:
— Преосвященные собратья архипастыри. Всечестные отцы, дорогие во Христе братья и сестры! Изволением Святого Духа и членов Поместного Собора Церкви нашей ныне был я, недостойный, возведен собратьями моими и волею императора на престол Патриархов Московских и всея Руси, и из их рук получу знаки патриаршего достоинства. Ваши молитвы, ваши добрые лица напутствуют меня сегодня перед началом Патриаршего поприща, которое не может быть ни легким, ни беспрепятственным. Господь и Церковь возлагают на меня тяжкий крест, несение которого…
Говорил он долго и красиво. Тонко попенял, что после упразднения патриаршества власть на Руси перешла к государям иноземным, если и не по крови, то по духу. А следом за верховной властью стало отрываться от корней и дворянство. И, дескать, то, что происходит сейчас, это кара господня для всех, за корыстью позабывших о любви к земле русской и народу православному.
Толпа стояла не шевелясь, боясь упустить хоть слово. Иногда она издавала одобрительный низкий гул в моменты особо удачных пассажей Патриарха, а потом опять замолкала.
Наконец, он закончил.
— Приблизьтесь! – обратился я к членам Поместного Собора.
Они подошли поближе к трону.
Понизив голос, я спросил:
— Как проведем церемонию поставления нового русского патриарха?
Тут же отозвался Вениамин:
— Сейчас нареченный патриарх Платон отслужит в Успенском соборе краткий молебен. Через три дня там же проведем церемонию поставления.
— Быть посему! Жду от вас текст Манифеста о восстановлении патриаршества в Российской империи! Ну и обещание мне не забывайте. Свои я выполнил.
Сорок сороков московских церквей по пушечному сигналу из Кремля возвестили столице благую весть малиновым звоном.
***
Святые
Меню? И тут святые отцы не подвели. Не знаю, где откопали, но на дворцовые кухни был передан точный наказ. То ли традицию решили соблюсти до последней буквы. То ли отменно попировать были не дураки. Быть может, даже кинули клич по своим-то монастырям и подтащили в Москву припас отменный, многообразный, в погребах и в подклетях поджидавший важного часу. А что может быть важнее восстановления патриаршества?!
После традиционной раздачи хлеба и соли трапезу продолжили холодные закуски – соленья, моченья, копчения, соусы, заливное, балыки мясные и рыбные и икра всех видов. Супов две перемены – похлебки да шти. На горячее пошли жаркие из мясов всех сортов, пироги горою с начинками разными, стерляди аршинные, осетры и белорыбица, птица щипана, подпарена да на вертелах запечена или в масле пряжена, и лебеди целиковые, на блюдах серебряных – в белом пере и головкой стоячей.
Разнообразие напитков пьянило без чаши – пиво, меды, квасы, наливки цветные, водки на любой вкус, вина заморские…
Я с тоскою сперва наблюдал за банкетом. Не падать же в грязь лицом! Пост, будь он неладен! Кушай, царь-батюшка, перловочку на воде!
Его святейшество Платон посматривал искоса, с хитринкой. Сдюжишь ли, Государь? А потом лицо его вытянулось в недоумении, а моя расцвело улыбкой. Принесли мне здоровенный чан настоящей итальянской пасты! Расстарался принятый недавно на кремлевскую кухню итальянец Микеле, отобранный по просьбе царевны Натальи Алексеевны, чтобы готовить ее любимые паштеты, и уверявший, что он всамделишный неаполитанец. Накрутил синьор-помидор мне макарон.
Я приправил их обильно олеем. Вздохнул, что нету пармезана (нет ни то что Пармиджани – сыр добрый отсутствует, вот засада!). И с удовольствием, с присвистом втянул в рот толстую макаронину! С твердинкой! Аль-денте! То, что итальянский доктор прописал!
— Передайте Его святейшеству, что все по канону – в заморских макаронах нет ничего скоромного.
Платон, выслушав мое послание, скривился и промолчал. А заметив, с каким восторгом я хлюпаю макаронами, даже заинтересовался. Попросил и ему принести порцию, только размером раза в три поменьше.
Палата, даром что Грановитая, чавкала, хрустела костями, гремела чашами и бокалами, рыгала и славословила. Я оглядел присутствующих. Отметил многих – в том числе, Суворова, Болотова и Лизку Воронцову. А рядом с ней – незнакомого холеного мужика с толстыми щеками и длинным, свисающим клювом. Нешто папаша, граф? Как сюда пробрался? Уловив умоляющий взгляд Романовны, благосклонно кивнул.
— Петруша! – хитро подкатила эта пройдоха, и все вокруг сразу принялись греть уши. – Папенька шибко желает быть представленным.