Шапка Мономаха

Иртенина Наталья Валерьевна

Добрыня выбрал лавку на равном удалении от князя и от дверей, пристроил меч, чтоб не мешался.

– Может, ты упустил нечто в своем рассказе, а теперь вспомнишь, – с полуусмешкой продолжал Давыд. – Может, и про того чернеца поведаешь, который приехал с тобой во Владимир и живет в монастыре на Святых горах. Да расскажи еще вот что, Василий: давно ли служишь князю Святополку и как так сталось, что он послал ко мне мужа, которого я никогда не видел у него – а я многих нарочитых мужей из его дружины знаю. И боярин Туряк знает, а о тебе никогда не слыхал.

Боярин подтвердил это недобрым взглядом, почти кривым из-за

сильного прищура.

– О тебе ведь не скажешь, что ты мал и не заметен.

– На ловах ближе и незаметней меня никто к зверю не подойдет, – буркнул Добрыня.

– Так ты из ловчих в послы выбился? – хмыкнул Туряк.

– Князь Святополк с боярами пил за меня на пиру круговую чашу, – нехотя отмолвил храбр. – И послом я сделался не по своей воле. Да и не по воле князя Святополка, потому как его воля в Киеве нынче коротка. – Давыд Игоревич с Туряком перемолвились немыми взглядами. – А если не привезу ему в скором времени оправдания за ослепление теребовльского князя, то он вовсе своей воли в Киеве лишится. Князь Мономах с другими князьями отберут у него киевский стол.

– Знаю его оправданье, – жестко сказал Давыд. – Свалит всю вину на меня, и сам чист будет!

– Не будет, князь, – возразил Туряк. – Мономах не дурак, чтоб поверить теперь Святополку и отказаться от лакомого пирога. И Олег не прочь отведать того же пирога.

– Тогда и никаким словам о вине Василька они не захотят верить. Святополк не разумеет этого, если требует от меня свидетельств?

– Святополк цепляется за соломину, – ответил боярин.

– Если не дашь ему оправданий, князь, – сказал Добрыня, держа в уме наставления Яня Вышатича, – да если Владимир и Святославичи не отступятся от него, то Святополк будет рядиться о перемирии и союзе. Вместе с ними пойдет на тебя ратью и сгонит с твоего стола.

– Самому бы ему не слететь, как глуздырю с коня, – обозлился Давыд, прежде уже слышавший от Добрыни это предупреждение. – Грозить мне надумал. Не сговорится он с Мономахом и с Олегом! Здесь у каждого своя корысть.

– Это возможно, князь, – не согласился Туряк. – Мономах не откажется от мести за Василька. Он может попытаться стравить тебя и Святополка. И сам в стороне не останется.

– Святшу я не боюсь. Его воеводу Путяту знаю – неискусен он в построении боя.

– А самого Мономаха можно попробовать убедить не воевать с тобой, князь, – молвил Туряк, совсем окривевший – до того сильно сощурился глаз от хитрых помыслов боярина. Пока Давыд обдумывал его слова, он обратился к Добрыне: – Чернец, с которым ты приехал, побирается по домам нарочитой чади, выспрашивает, по чьим наветам ослепили Василька. Этот монах тоже послан князем Святополком? – он насмешливо и недоверчиво уставил свои полтора ока на Медведя.

– Тоже, – невозмутимо ответил храбр.

Туряк обнажил зубы, беззвучно смеясь.

– Святополк просил чернеца о службе! Скорее поверю в то, что Днепр повернул на полночь.

– Оставь пока чернеца, Туряк, и скажи, что ты придумал, – потребовал князь. – Что удержит Мономаха от войны со мной?

– Я ничего не придумал. Просто скажи ему правду, князь. – Боярин показал на Добрыню.

Давыд задумался, окаменев лицом. Затем сгреб ладонью волосы со лба и спросил:

– Это остановит Владимира?

– Убежден, что Мономаху донесут об этом первее Святополка. Я даже знаю, кто донесет. –

Туряк не сводил полутораглазого взора с Медведя. – А твоя совесть чиста перед ним, князь.

– Хорошо. Но скажи это сам. Я знаю только с ваших слов.

Боярин вдруг открыл полностью второе око и молвил Добрыне:

– О вине Василька пускай князь Мономах допытается у своего воеводы Ратибора.

– От кого воеводе о том известно? – не двинув и бровью, спросил храбр.

– Может, от самого князя, – снова лукаво сощурился Туряк. – Или от его гридей. А не то от жены-печенежинки, которой холодно стало на ложе князя… Откуда б ни было ему известно, Ратибор всему зачинщик.

Добрыня потребовал подтверждения. Туряк описал ночной разговор в башне любечского терема и явление хмельного воеводы. Затем рассказал, как трое бояр пришли к князю Давыду с предостережением, и как князь по своей доброте не хотел верить их речам, но наконец дал уговорить себя действовать быстро, разумно и мужественно. А если б не действовал так, то сейчас бы вместо Василька сидел под замком у него либо того хуже – в земле бы лежал.

– Не знал, что по доброте вырезают глаза, – внимательно выслушав, произнес Добрыня.

Давыд скалящимся чертом смотрел на него из-под волос.

– Что сделано, то сделано. Вижу, Василий, ты радеешь своему тезке, Васильку. Хочу просить тебя об услужении. Нынче мои отроки, Улан и Невзор, которые стерегут покой несчастного слепца, пришли ко мне и передали его слова. Василько сказал, что может послать кого-нибудь из своей дружины к Мономаху и просить его не ратиться против меня. Мономах-де его послушает. Василько-де знает, что говорить ему… Что это, как не признание им своей вины и сговора с Мономахом? – беззлобно усмехнулся князь. – Так вот, хочу, чтобы ты пошел сейчас к нему, и пусть подтвердит перед тобой свои слова. Скажи ему, что если пошлет со своим дружинником грамоту к Мономаху и тот откажется от рати со мной, то не только пущу Василька на свободу, но дам ему любой свой город, какой выберет – Всеволож или Шеполь, или Плеснеск. Если согласится, то пусть позовет писца, при тебе составит грамоту и запечатает своей печатью. А если захочет втайне писать ее, то не препятствуй этому. Послужишь мне, Василий, ради мира?

– Чего ж не послужить, – пожал плечами Добрыня, давя в себе упорную зевоту. – Невелика и служба.

Зычным голосом Давыд кликнул из сеней отроков и велел проводить храбра на двор воеводы Вакея, где жил под стражей теребовльский князь. Добрыня, кивнув князю, вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Туряк выразил недоумение:

– Василько в самом деле прислал к тебе Улана с Невзором, князь?

– Если б он сделал так, ты б узнал об этом сразу, – со смехом, похожим на звук сухого гороха, ответил Давыд.

– Ты обманул косматого детину, – расплылся в ухмылке боярин.

– Да, чтобы он обманул слепого. Не знаю, остановит ли Мономаха твой способ, Туряк. Потому хочу заручиться грамотой Василька.

– Я не верю ему, князь, – посерьезнел боярин. – Он послан не от Святополка. Опасно пускать его к теребовльскому. Они могут сговориться. Грамоту ты прочтешь. А как узнаешь, что слепой передаст Мономаху на словах?

– На Вакеевом дворе сидит слухач, – довольно улыбался Давыд. – Если косматый и чернец – соглядчики от Мономаха, то к Мономаху вернется один чернец.