Шардик
Шрифт:
— Ты недавно сказала, мол, бог укажет нам, что делать дальше, и у меня такое ощущение, что что-то важное произойдет еще прежде, чем мы покинем Тиссарн.
— Что именно?
— Не знаю, — улыбнулся Кельдерек. — Ведь это ты у нас ясновидящая жрица Квизо, а не я.
— Я не жрица, — серьезно возразила девушка.
— Тугинда сказала иначе. Впрочем, ты сама сможешь спросить у нее завтра вечером, да и у Анкрея тоже, коли на то пошло.
— «Знаете, сайет, барон, он завсегда говорил…» — начала Мелатиса, очень похоже изображая своего верного слугу, но умолкла на полуслове. — Ну ладно. А вот и Дириона. Давай-ка я переменю тебе повязку. Чем ты там занимался на реке, что так перепачкался? Не идти же к Эллероту в таком виде…
«До чего же приятно, когда комната хорошо освещена», — подумал Кельдерек, наблюдая, как слуга Эллерота зажигает лампы и выметает золу из очага. Со дня своего ухода из Беклы
Опытные слуги сделали все, что только возможно в походных условиях, чтобы ужин удался на славу: на стол подали рыбу (сам Кельдерек не наловил бы такой хорошей), запеченную утку, жилистую свинину с жерухой, горячие лепешки, козий сыр и взбитые яйца с орехами и медом. Вино, впрочем, было йельдашейское — густое и мягкое, — и Кельдерек внутренне улыбнулся при мысли об Эллероте, который, спешно выступая из Кебина по получении известия о своем сыне, все же нашел время распорядиться насчет запасов вина. В том, что Эллерот, несмотря на некую аристократическую отчужденность, наделен сердцем благородным и искренним, Кельдерек уже неоднократно убеждался и мог свидетельствовать жизнью; да и сам он не был настолько завистлив или низок, чтобы считать, будто богатство и роскошь непременно означают равнодушие к нуждам бедных людей. Будучи аристократом, Эллерот неукоснительно выполнял все обязанности аристократа по отношению к окружающим, причем относился к ним гораздо теплее, чем Та-Коминион или Гед-ла-Дан. Солдаты пошли бы за ним куда угодно, хоть в Уртские избоины. Тем не менее Кельдерек, при всей своей благодарности к этому человеку, забывшему о былой вражде и обращавшемуся с ним как с другом и дорогим гостем, по-прежнему находил что-то нерасполагающее в спокойном самообладании Эллерота, ровном, сдержанном голосе и способности ловко поддерживать с ним разговор, отвечая на его отрывистые, бессвязные высказывания в своей суховатой, бесстрастной манере. Он держался в высшей степени учтиво и предупредительно, но всем своим видом наводил Кельдерека на мысль о после просвещенной страны, по долгу службы принимающем полудиких чужеземцев. Не кроется ли за его приглашением некая тайная цель? Но какая у него может быть цель, когда все благополучно разрешилось и уладилось? Раду жив, а Шардик умер. Икет и Бекла заключили мир, а они с Мелатисой свободны отправиться куда угодно. Горлан и дети-рабы тоже свободны — как мухи, как осенние листья или хлопья пепла, несомые ветром. Да нет, вроде все узлы уже распутаны.
Слава богу, подумал он, что хотя бы Мелатиса получает удовольствие от ужина. Как бы она ни настрадалась за последние годы, в одном отношении ее все же можно считать счастливицей, потому что она, несмотря на преданность тугинде и решимость искупить свое давнее предательство перед Шардиком, все-таки не создана для уединенной жизни островной жрицы. Сейчас Мелатиса флиртовала с Тан-Рионом — шутливо грозилась посетить Саркид и рассказать обо всем, чем он занимался во время военного похода. Кельдерек не испытывал ревности — только радость. Он знал, что Мелатиса девушка добросердечная, очень живая, даже страстная. Она на свой лад залечивает душевные раны, ей нанесенные, а он должен проявить снисходительность, несмотря на разгорающееся в нем желание, которое свидетельствует о том, что тело его наконец исцеляется.
Да, тело его исцелялось. Но вот сердце вряд ли когда-нибудь исцелится. Он заглянул в бездну глубже Уртских избоин, в страшную преисподнюю, где посреди безотрадной пустоши лежит убитая Шера и бродит Горлан,
Эллерот снова заговорил о политическом равновесии между Икетом и Беклой, о развитии мирных взаимоотношений, о необходимости преодолеть все враждебные чувства между двумя народами. Процветание, сказал он, лучше всего согревает сердца и очаги, и Кельдерек счел возможным кивнуть, соглашаясь с этой самоочевидной истиной. Потом Эллерот умолк и опустил глаза, словно погрузившись в размышления. Он задумчиво взболтал остатки вина в своей чаше, но жестом отстранил внимательного солдата, который, неверно истолковав движение, подступил к нему, чтобы налить еще. Чуть погодя Эллерот отпустил слугу, а потом с улыбкой взглянул на Кельдерека:
— Ну что ж, Крендрик — или Кельдерек Зензуата, как, по словам Мелатисы, мне следует тебя называть, — ты дал мне обильную пищу для размышлений. Во всяком случае, все последние дни я много думал, и ты имеешь к этому самое непосредственное отношение.
Кельдерек, несколько смешавшийся, но уже слегка осмелевший от йельдашейского вина, ничего не ответил, однако сумел принять выжидательно-вежливый вид и более или менее уверенно посмотреть в глаза Эллероту.
— Одна из главных наших задач состоит в том, чтобы сначала установить должный контроль над Зераем, а затем поднять всю провинцию. Если ты в чем и был прав, Кельдерек, так только в одном: для благоденствия простых людей решительно необходима торговля. Через Зерай проляжет торговый путь, чрезвычайно важный и для Икета, и для Беклы. Мы не смогли бы монополизировать торговлю, даже если бы захотели, поскольку она в любом случае будет вестись и через Кебин тоже, а кебинцы не желают отделяться от Беклы. Посему нам потребуется человек на пост правителя Зерая, предпочтительно не из чужеземцев, но не принимающий сторону ни Икета, ни Беклы. Человек, стремящийся развивать торговлю и осознающий все ее значение.
— Понимаю, — вежливо промолвил Кельдерек.
— Ну и разумеется, человек этот должен хорошо знать Тельтеарну, — продолжил Эллерот. — Возможно, для тебя, выросшего на Тельтеарне, это не очевидно, но далеко не каждый понимает характер и изменчивые повадки большой реки — отливы и приливы, туманы, течения и мели. Большой реки, через которую в узком и опасном месте с сильным течением будет наведена важнейшая торговая переправа. Для этого нужны опыт и знание, ставшие второй натурой.
Кельдерек допил свое вино. Чаша у него была деревянная, грубоватой работы — наверняка изготовленная здесь, в Тиссарне, подумал он. Неизвестный мастер потрудился вырезать на дне довольно удачное изображение кайната в полете.
— С другой стороны, было бы очень желательно, чтобы этот человек имел некоторый опыт правления, — вновь заговорил Эллерот. — Даже несмотря на помощь военных, поначалу губернатору Зерая придется очень трудно, учитывая нынешнее состояние провинции. Ну и думается мне, у власти здесь должен встать кто-то, кто не понаслышке знает грубый простой народ, кто в свое время постранствовал по свету и умеет мириться с лишениями. Едва ли хоть один из аристократов-землевладельцев или даже профессиональных офицеров готов занять этот пост. Почти все они презирают торговлю — да и в любом случае кто согласится бросить свои поместья, чтобы отправиться в Зерай? И кто из нынешних провинциальных губернаторов захочет перебраться сюда? Сложная проблема, верно, Тан-Рион?
— Да, господин, — подтвердил Тан-Рион. — Очень сложная.
— Кроме того, провинцию надо заселить, — сказал Эллерот. — Усердные работники — вот кто нам крайне необходим. Думаю, следует искать молодых людей, которым нечего терять, — людей, которые хотят получить второй шанс в жизни и не станут особо привередничать. Однако, если просто оставить их в Зерае, предоставив самим себе, ничего путного не выйдет: они не справятся с трудностями и лишь пополнят собой ряды преступников. Здесь понадобится надзор благожелательного губернатора, питающего сочувствие к таким бедолагам и умеющего приспособить к делу даже, казалось бы, самых никчемных из них. Надзор человека, который сам хлебнул в жизни лиха. Да уж, вот проблема так проблема. Просто не представляю, где мы найдем губернатора, отвечающего всем этим разнообразным требованиям. Мелатиса, дорогая, у вас нет никаких соображений на сей счет?
— Как ни странно — есть, — ответила Мелатиса, чьи глаза сияли в свете ламп. — Должно быть, дело в моем провидческом даре — или в вашем превосходном вине.
— Я напишу Сантиль-ке-Эркетлису из Зерая, — сказал Эллерот, — но заранее уверен, что он примет мое предложение. Раду, сынок, тебе пора ложиться спать. Да и Кельдереку тоже, осмелюсь заметить. Вы оба еще не совсем здоровы и выглядите изнуренными. А нам завтра лучше бы встать пораньше и тронуться в путь еще до полудня.