Шардик
Шрифт:
Наконец, незадолго до полудня, так и не увидев и не услышав ничего подозрительного, Кельдерек сел на берегу ручья, подкрепился и стал думать, что же делать дальше. В основе всех мыслей, подобная скальному дну бурного потока, лежала уверенность, что он преступил некую незримую, но все же совершенно реальную границу, из-за которой нет возврата. Что означало приключение у Уртских избоин, рассказ о котором поверг встречных пастухов в такой страх и трепет? Что произошло с ним на бранном поле в Предгорье, когда он лежал без памяти, всецело во власти неотмщенных мертвецов? И почему Эллерот пощадил жизнь человека, чье правление привело к тому, что он лишился сына? Размышляя над этими необъяснимыми событиями, Кельдерек сознавал, что они погасили силу и веру, горевшую в сердце короля-жреца Беклы. Теперь он чувствовал
Самым звучным колоколом из всех гудевших в сердце было известие о Шардике, сообщенное Эллеротом. Шардик переправился через Врако и находится при последнем издыхании, в чем не может быть сомнений. Если он, Кельдерек, еще хоть немного дорожит жизнью, лучше всего для него смириться с этой мыслью. Искать Шардика в подобной местности — значит подвергнуться опасностям и трудностям, выдержать которые у него не хватит ни душевных, ни физических сил. Он либо будет убит, либо умрет в лесистых предгорьях. Шардика, живого или мертвого, уже не вернуть; а для него самого единственный слабый шанс на спасение — направиться на юг, как-нибудь добраться до северной Тонильды, а потом разыскать ортельгийскую армию.
Однако часом позже Кельдерек, уже не прячась, снова двигался на север по тропе, извилисто поднимавшейся в гору. Эллерот, горько думал он, сказал про него правильно. «Поверьте мне на слово, ни он, ни медведь теперь не представляют для нас опасности». Да, так и есть, ведь он жрец Шардика — и только. Боясь презрения Та-Коминиона, силой своего убеждения заставившего его поверить, что бог послал Шардика для завоевания Беклы, он безучастно стоял в стороне, когда тугинду связывали и уводили прочь, как преступницу, а впоследствии взял на себя роль посредника между Шардиком и своим народом. Без Шардика он никто — заклинатель дождя, бубнящий в засуху без всякого толку; шаман, утративший былую магическую силу. Вернуться к Зельде и Гед-ла-Дану с известием, что Эллерот находится в Кебине с йельдашейским войском, а Шардик навеки потерян, — значит подписать себе смертный приговор. Генералы сейчас же, ни дня не медля, избавятся от человека, потерпевшего такой крах. Эллерот знал это — и еще одно знал. В отличие от многих других врагов, он понимал глубокую, страстную веру Кельдерека в Шардика. Подобно тому как разумный хозяин, втайне презирающий личные ценности и верования слуги, понимает тем не менее, что именно в силу своих убеждений слуга этот способен на поступки бескорыстные, а возможно даже, мужественные и жертвенные, — так же и Эллерот при всей своей ненависти к Шардику ясно понимал, что Кельдерек, какие бы надежды его ни искушали, не сможет отделить свою судьбу от судьбы медведя. Вот почему он, уверенный в скорой смерти Шардика, не видел никакого вреда в том, чтобы пощадить короля-жреца. Но почему он посчитал необходимым навязать свою волю всем остальным? Может ли быть такое, что Кельдерек теперь отмечен некой печатью, видимой людям вроде Эллерота? Печатью проклятия, свидетельствующей, что он прошел через заслуженные страдания и обрел неприкосновенность, в которой отныне должен оставаться в ожидании божьего возмездия? При этой мысли Кельдерек, устало бредущий по дикой глуши, тяжело вздохнул под бременем своего несчастья и невнятно запричитал, в точности как полоумная старуха в разоренном безлюдном городе, несущая на руках мертвого ребенка.
Хоть и наслышанный об этих злополучных краях, он все же не ожидал, что они настолько пустынны. За весь день он не встретил ни души, не уловил ни звука человеческой речи, как ни напрягал слух, не увидел ни дымка, как ни озирался по сторонам. С наступлением сумерек Кельдерек осознал, что ему придется провести ночь под открытым небом. В бытность свою охотником он не раз ночевал в лесу, но редко в одиночестве и никогда без оружия и костра. Отправить его за Врако, не снабдив хотя бы ножом и кремнем с огнивом… может, в конце концов, они просто выбрали такой вот жестокий способ убийства? А Шардик, которого он так и не найдет… жив ли еще Шардик? Кельдерек в изнеможении опустился на землю, обхватил голову руками и вскоре погрузился в странное забытье наяву, которое было не сном, а скорее полным истощением ума, больше неспособного цепляться за мысль, проскальзывающего и прокручивающегося впустую,
Подняв наконец голову, он вдруг увидел в кустах поблизости знакомый предмет — да, старательно замаскированный в листве, но все же знакомый настолько, что просто удивительно, почему он его раньше не заметил. Это была западня — деревянная западня с падающей колодой, какие он сам часто ставил в былое время. Приманка в ней — тухлое мясо да высохшие фрукты — была нетронута, и колышек-подпорка стоял на месте под колодой.
До темноты оставалось не больше двух часов, и Кельдерек хорошо знал, что охотники, не проверяющие поставленные западни поздним вечером, поутру зачастую обнаруживают, что звери-падальщики добрались до добычи первыми. Он замел свои следы отломленной веткой, залез на дерево и стал ждать.
Меньше чем через час послышался шум чьего-то приближения, и вскоре из-за деревьев показался смуглый коренастый мужик с длинными всклокоченными волосами, одетый в шкуры и драные лохмотья. За поясом у него торчали нож и две-три стрелы, за плечами висел лук. Он наклонился, посмотрел на западню под кустом и уже повернулся прочь, когда Кельдерек окликнул его. Мужчина вздрогнул, молниеносно выхватил нож и в мгновение ока скрылся в подлеске. Кельдерек понял, что должен рискнуть, коли не хочет остаться здесь один-одинешенек, и торопливо спустился с дерева, крича:
— Прошу тебя, не уходи! Мне нужна помощь!
— Какая помощь? — спросил из зарослей невидимый мужчина.
— Пристанище на ночь… и совет. Я беглец, изгнанник… называй как хочешь. Я в беде.
— А кто не в беде-то? Ты ж на этой стороне Врако, не?
— Я безоружен. Посмотри сам. — Кельдерек бросил котомку на землю, поднял руки и повернулся в одну и другую сторону.
— Безоружен? Сумасшедший, что ли? — Мужчина вышел из кустов и приблизился к нему. Обликом он был сущий разбойник: смуглый, угрюмый, с гноящимися глазами и шрамом от рта до шеи, при виде которого Кельдереку вспомнился Бель-ка-Тразет.
— Я не в том положении, чтобы шутки шутить или торговаться, — сказал Кельдерек. — В котомке только еда и ничего больше. Забери все и дай мне ночлег.
Мужчина поднял котомку, заглянул в нее, кинул обратно Кельдереку и кивнул. Потом повернулся и двинулся в направлении, откуда пришел. Немного погодя он спросил:
— Погони за тобой нет?
— Нет.
Дальше они пошли в молчании. Кельдерека удивило, что спутник не обнаруживает ни тени дружелюбного любопытства, обычно возникающего при встрече с чужаком. Если он и гадал, кто такой Кельдерек, откуда пришел и почему, то спрашивать явно не собирался; и в нем чудилось что-то настолько зловещее и опасное, что сам Кельдерек почел за лучшее воздержаться от вопросов. Должно быть, решил он, подобное поведение при знакомстве принято в этих краях, с позорным прошлым и без всякой надежды на будущее: вежливость обитателей тюрьмы или сумасшедшего дома. Однако какие-то вопросы, видимо, все же допускались, ибо спустя время мужчина отрывисто промолвил:
— Думал, что собираешься делать дальше?
— Пока нет… умереть, полагаю.
Спутник сурово взглянул на него, и Кельдерек понял, что сболтнул глупость. Люди здесь были что затравленные звери, дерущиеся за свою жизнь до последнего издыхания. Все местные жители, как обитатели разбойничьей пещеры, делились на насильников и жертв — в таких краях говорить о смерти, в шутку или всерьез, считалось последним делом. Слишком усталый, чтобы скрыть свое замешательство, Кельдерек промямлил:
— Я пошутил. Есть у меня одна задача, хотя она может показаться тебе странной. Я ищу медведя, который, по слухам, бродит где-то здесь. Если бы мне удалось его найти…
Он осекся, поскольку мужчина, выдвинув вперед подбородок, вдруг в упор уставился на него своими гноящимися глазами со смешанным выражением страха и ярости, какие испытывает человек при столкновении с чем-то неизвестным и непонятным. Однако он не сказал ни слова, и после паузы Кельдерек заикаясь проговорил:
— Это… чистая правда. Я не пытаюсь тебя одурачить…
— Лучше и не пробуй, — последовал ответ. — Выходит, ты не один?
— Один, совсем один.
Мужчина выдернул из-за пояса нож, схватил Кельдерека за запястье и заставил опуститься на колени. Кельдерек испуганно смотрел в склоненное над ним свирепое лицо.