Шарф Айседоры
Шрифт:
– Достали, – выругался он и, прихрамывая, поковылял к двери. На пороге стоял Клаус, во фраке с бабочкой, букетом цветов и широкой улыбкой.
– Я болею! – рявкнул Лева, покашлял Кислеру в физиономию. Тот намек не понял, стоял с глупой рожей и протягивал ему цветы. – Ладно, мерси боку, – Минасян вырвал из рук хозяина отеля букет, швырнул его на диван и попытался закрыть дверь, но не успел, коротышка схватил Левона за руку и принялся неистово ее целовать, шепча что-то на своем языке.
Немецкий Минасян учил в школе, помнил его смутно, но разобрал из страстной речи Кислера, что он влюбился в Левона с первого взгляда, а сегодня был окончательно покорен, когда увидел его скоростной спуск со склона. Кислер,
Через полчаса Кислер явился вновь, рассыпаясь в извинениях и раскланиваясь, как китайский болванчик, точнее, болван. Лева уже собирался настучать Клаусу по голове кулаком, но мужик так жалостливо на него смотрел, что сердце Минасяна дрогнуло. Почувствовав слабину, Клаус оживился и начал упрашивать отправиться с ним на новогодний ужин. Отвязаться от хозяина отеля было невозможно. Пообещав, что спустится в ресторан через полчаса, Левон захлопнул дверь и распахнул шкаф.
К счастью, вечернее платье у него было только одно, и ломать голову с выбором туалета не пришлось. Напялив на себя кусок блестящей парчи с пышным бантом на заднице, колготы, которые удалось натянуть только с третьей попытки, Лева сунул ноги в серебряные туфли сорок второго размера, накрасил поярче губы и глаза, припудрился, намотал на шею шелковый шарфик и трагично вздохнул. Выглядел он как дешевая шлюха. Лева скривил ноги и вышел за дверь.
В ресторане веселье было в самом разгаре. Пол превратился в разноцветный ковер из конфетти, на столах и стульях змейками висели разноцветные ленточки, звучал Венский вальс, мигали новогодние гирлянды. Народ в нарядных туалетах активно квасил глинтвейн и шампанское и фланировал к праздничному шведскому столу, чтобы побаловать себя запеченными молочными поросятами с зеленым горошком и хреном и другими вкусностями. Столы ломились от еды, глаза разбегались от изобилия. Варламова с подружкой, к счастью, в ресторане не оказалось. Счастливый Кислер усадил его за столик и, извинившись, удалился, развлекать других гостей, периодически бросая на Леву страстные взгляды.
Левон накидал в тарелку еды, налил глинтвейн, уселся обратно и принялся хмуро ковыряться в тарелке. Аппетита не было, ныло колено, тянуло в сон, толпа пьяных австрияков и немцев раздражала, бесила музыка, да и Новый год не предвещал ничего хорошего.
За его столик присел Панкратов с бокалом шампанского.
– Скучаем, солнышко? – ехидно поинтересовался он.
– Здесь занято, – буркнул Лева, с трудом удерживаясь, чтобы не всадить Филиппку вилку в глаз.
– Разве? – сделал удивленные глаза Панкратов. – А мне показалось, что ты совсем одна и тоскуешь.
– Этот вечер я собираюсь провести с господином Кислером. Скоро он вернется.
– Так я тебя пока развлеку, пока Клаус не пришел, – усмехнулся Филипп.
– Предпочитаю одиночество, – прорычал Лева и подумал: ну почему мужики такие тупые! Понимают, только когда им по яйцам ногой дашь, и то не всегда.
– Придется тебе мое общество потерпеть, – неожиданно серьезно сказал Панкратов и, склонив голову набок, добавил задумчиво: – Удивительно, ты и правда на Копылову очень похожа, даже вблизи не отличишь. Ну просто одно лицо! А как здорово ты разыграла сцену знакомства
– Филипушка, радость моя ненаглядная, ты с горы сегодня не падал, случайно? – рассмеялся Левон, получилось натужно: не готов он был к такому быстрому разоблачению. Чем, интересно, он выдал себя? Свет в ресторане приглушенный. Панкратов его видел днем, и прокатило. Может, Копылова свинину не ест, подумал Лева и, изобразив на лице отвращение, отодвинул тарелку.
– С горы падала ты, радость моя, – невзначай заметил Панкратов. – Что, хавка не понравилась? А я просто в восторге от местной кухни.
– Давно не каталась, потеряла форму, – кокетливо сказал Левон, краем глаза он заметил Клауса. Даже в полумраке зала было видно, что он стал малинового цвета от злости и ревности. Если бы не гость, отвлекший хозяина желанием выпить с ним на брудершафт, Филиппку однозначно не поздоровилось бы. – Давай, Филипушка, выпьем. За счастье в Новом году и за отличную спортивную форму, – поднял свой бокал Левон, широко улыбнулся, состроил Панкратову глазки и потрепал его по щеке. Лицо Клауса вновь поменяло цвет, он рыпнулся в их сторону, но его перехватила толпа подвыпивших гостей и усадила за свой столик. Какая жалость, подумал Лева, чокнулся с журналистом и выпил залпом стакан глинтвейна. В носу защекотало от запаха гвоздики и мускатного ореха, внутри разлилось приятное кисловато-сладкое тепло, стало весело. Да, он не имел права веселиться, потому что он – убийца. Но, в конце концов, сегодня Новый год!
– Давно не каталась, говоришь. Ну-ну, – расхохотался Панкратов, опрокинув в себя напиток, и Левон понял, что прокололся. Идиот! Он ведь читал интервью Копыловой, которое она дала перед отъездом. Как он мог забыть? Как он мог забыть о том, что в этом злосчастном интервью Ксения мотивирует свое решение поехать на горнолыжный курорт желанием научиться наконец-то кататься на лыжах! И добавила, что прежде она отдыхала только в жарких странах, предпочитая море. Панкратов его подловил. Сволочь такая! Его позорное падение журналист видеть не мог. Упал Левон на трассе в Цурсе, в нескольких километрах от Леха. Да и какая разница, падал он или нет? Филипп прекрасно видел, как катается Левон. Можно было бы возразить, что перед поездкой Ксения позанималась с инструктором, но дураку ясно, что за пару занятий научиться так кататься – невозможно. У Левона три года упорных тренировок на это ушло. Варламову просто в голову не пришло его предупредить, что Сю практически не умеет кататься на лыжах. Режиссер был уверен, что Левон, так же как и владелица косметического концерна, даже палки держать не умеет. Дело дрянь, подумал Левон. Как же он устал от этой комедии!
– Налейте, налейте бокалы вина! – тонким голоском пропел Левон и захохотал басом. Некоторые посетители обернулись и посмотрели на их столик, Минасян отвесил публике поклон и направился за новой порцией глинтвейна, очень надеясь, что Панкратова с его столика ветром сдует и не придется дальше вести пустой диалог. Горячее вино он выпил, не отходя от общего стола, и налил себе еще порцию.
– Это тебе не поможет, солнце, – шепнул ему на ухо Филипп. Лева выпил третий бокал и облизал губы.
– А что мне поможет? – поинтересовался он, томно глядя на журналиста.
– Вот это другой разговор, – Панкратов приблизился к нему вплотную и нежно погладил Левона по бедру. – Приходи ко мне в номер после банкета, часикам к двум. Потолкуем о том о сем. Если будешь вести себя хорошо, то, возможно, сумеешь убедить меня, что ты – Ксюша Копылова, а не самозванка, которую нанял Варламов. Только надо будет очень, очень постараться, солнышко, – с придыханием сказал Филипп, чмокнул свой палец, приложил его к губам Левона и удалился.