ШАРЛЬ ПЕГИ. НАША ЮНОСТЬ. МИСТЕРИЯ О МИЛОСЕРДИИ ЖАННЫ Д АРК.

ПЕГИ ШАРЛЬ

Сколько же раз, тысячи и сотни тысяч раз петухи на фермах, на всех фермах пропели, после того как мы трижды отреклись от Него; о наших однократных, двукратных, троекратных отречениях. Петухи на соломе. Застилающей навоз на фермах.

Не странно ли то, что всегда говорят об этом петухе, он знаменит, о петухе, который находился там, чтобы пропеть, чтобы протрубить, чтобы возвестить об отречении Петра. Это чтобы переменить, чтобы увести разговор в сторону, направить его в другое русло. Это чтобы сменить тему. Мало ли было петухов с тех пор. В наших краях петухов предостаточно. И они не сидят без дела. Мы не даем им бездельничать. Можно подумать, что в наших краях нет петухов. Но о петухах наших краев никогда не говорят. Увы, увы, нет ни одного петуха ни на одной ферме, который не пропел бы, не протрубил, который не возвестил бы на

восходе солнца, который не засвидетельствовал бы каждый день, на каждой заре, худшие отречения. Больше чем троекратные. Который не объявил бы во всеуслышание о человеческом бесчестии. Петух поет на рассвете. И вот о чем каждый петух поет на рассвете дня, на рассвете каждого дня; горделиво стоя на навозе всех ферм; стоя, гор деливо задрав голову, на навозе всех ферм, они восхваляют, они объявляют во всеуслышание, они возвещают о наших бесчисленных отречениях. Как можно, слыша по утрам пение петуха, как можно, слыша, как поет петух, каждый петух по утрам, а они вновь принимаются петь каждый день, да по скольку раз в день, по скольку раз каждый день, не подумать сразу же о троекратном отречении, не опечалиться из–за троекратного отречения и из–за наших отречений, более чем троекратных. Каждый день.

Из–за Петра пропел один петух; а сколько петухов поет из–за нас; их род не убывает.

Петушиный род не идет на убыль.

Только мы их не слышим, мы их, петухов, слышать не хотим.

Увы, увы, Он, наверно, начинает к этому привыкать. Из–за нас у Него это вошло в привычку; это стало Ему привычным; мы Его к этому приучили. Мы привили Ему эту странную привычку: быть тем, от кого отрекаются.

Мы заставили Его приобрести эту привычку.

Все время происходит одно и то же. В присутствии, в реальном присутствии Иисуса вечно происходит одно и то же.

Но ведь те святые, о которых ты говоришь так высокомерно; да и не только ты одна; все вокруг говорят о них высокомерно; тот самый Петр, наш основоположник, о котором ты говоришь свысока; над которым все насмехаются; в руках которого ключи. Они были избраны апостолами. Они стали первыми учениками.

Иисус простил и простил сразу же, заранее, отречение Петра. Видно Богу было угодно привыкнуть к этому; чтобы точно так же Он и нам прощал наши бесчисленные отречения.

Богу угодно, чтобы Господь привык. Господу угодно привыкнуть. Привыкнуть и к этому.

Привыкнуть к этому и ко всему другому.

Ко всему другому, к чему мы Его приучили.

К этому и еще ко многому другому.

Петр — камень, на котором мы стоим. Петр — камень, положенный в нашем основании.

Они стали первыми. Они стали учениками. Они стали апостолами. Они стали мучениками. Петр удостоился высшей чести быть распятым. [437] Распятым, как Иисус! Какое отличие. Какая честь; редкостная. Какое высшее отличие его предназначения. Только он был распят головой вниз, к основанию, из смирения, потому что никто, естественно, не может быть распят в точности, как Иисус.

437

Мученическая смерть настигла апостола Петра в 67 году в Риме.

Иисус был вершиной, а он — основанием. Иисус был головой, а он — ногами. Подножием.

А Андрей, его брат Андрей, был распят на кресте святого Андрея. [438]

Только тогда, дитя мое, когда мы заплатим, как они, той же мерой, что они, за наши отречения, за наши собственные отречения, мы сможем о чем–то рассуждать. Когда мы удостоимся этой чести, когда мы умрем за Него, как они, тогда, дитя мое, мы, быть может, и сможем промолвить словечко. (Почти смеясь внутренне). Но тогда, дитя мое, тогда–то мы ничего и не скажем. Потому что тогда нам уже ничего не нужно было бы говорить. Потому что тогда мы были бы уже во Царствии, где больше ничего не говорят, где больше ничего не нужно говорить. Потому что тогда мы разделили бы с ними вечное блаженство.

438

Апостол Андрей был распят в городе Патрах в Ахее. Его крест имел форму буквы X (Андреевский

крест).

Тогда мы разделили бы их вечное блаженство.

Их блаженство. Блаженство, которое они заслужили. В Царстве, где ничего больше не говорят, потому что ничего не нужно больше говорить.

Потому что нечего больше сказать.

Иисус проповедовал, Иисус молился, Иисус страдал. Мы должны подражать ему, насколько хватит сил. О! Мы не можем проповедовать, как Бог, мы не можем молиться, как Бог, мы никогда не испытаем бесконечного страдания. Но мы должны изо всех наших человеческих сил пытаться как можно проникновеннее донести, передать слово Божие; мы должны изо всех наших человеческих сил пытаться как можно проникновеннее молиться по слову Божьему; мы должны изо всех наших человеческих сил пытаться как можно проникновеннее страдать, вынести все возможные человеческие страдания, вплоть до смертных мук, не лишая себя жизни. Вот, что мы должны делать на этом свете, если мы действительно не хотим из трусости позволить осудить других на муки, если мы не хотим из трусости позволить, чтобы и нас тем самым осудили на муки вместе с ними.

Жаннетта

– Я твердо верю, что в глубине души я не труслива.

Госпожа Жервеза

– Вот что мы должны делать на этом свете. Потому что существуют кладези. Потому что существует, к несчастью, если можно его так назвать, как бы кладезь грехов, но, к счастью, к счастью, существуют и другие кладези.

Существует на небе, на небе и на земле, на небе, а потому и на земле, существует на небе кладезь благодати; неисчерпаемый кладезь благодати; вечный источник благодати; всегда струится из него благодать и всегда он остается полон; вечно струится из него благодать и вечно он остается полон; вот чего не поняли мудрецы земные.

Он всегда полон. Он всегда вечно все так же полон. Вот чего не поняли земные целители.

Есть кладезь страданий, вечный кладезь страданий. Страсти Господни наполнили его разом; наполнили его до краев; наполнили его неизбывно, наполнили его навечно. А меж тем, он все время ждет, чтобы мы его наполняли, вот чего не поняли мудрецы земные.

Есть кладезь молитв, вечный кладезь молитв. Молитва Иисусова наполнила его разом; наполнила его до краев; наполнила его неисчерпаемо, наполнила его навечно; в тот раз, когда Он сочинил «Отче наш»; в тот раз, в тот первый раз; в тот единственный раз; в первый раз, когда «Отче наш» появился на свет; в тот раз, в тот единственный раз, в тот первый раз, когда «Отче наш» появился на этом свете; произнесенный этими божественными губами; озарил весь свет; слетев с таких губ; молитва, которой суждено было вслед за тем, вечно во след, столько раз быть произнесенной, столько раз словно отзвук звенеть на губах недостойных; молитва, которой суждено было столько раз быть повторенной; столько раз словно отзвук звенеть на губах человеческих; во след, вечно, столько раз; молитва, которой столько раз суждено было звучать, суждено было трепетать на грешных губах; столько раз быть вознесенной верующими губами. Столько раз быть пропетой; произнесенной шепотом. Столько раз трепетать в сонмах верующих, в тайниках сердец.

Когда молитва появилась в тот раз, в тот первый раз, молитва, которой мы лишь вторим как эхо.

В первый раз, когда «Отче наш» появился на этом свете, появился в мироздании, озарил весь свет; исходя от Него.

Появился на свете, озарил весь свет.

В первый раз, когда «Отче наш» поднялся к Отцу нашему, сущему на небесах.

Сочиненный им, произнесенный Его божественными губами.

Есть кладезь молитв. В тот раз Иисус, в тот первый раз Иисус разом наполнил его; наполнил до краев; наполнил навечно. А меж тем, он все время ждет, чтобы мы наполняли его, вот чего не поняли мудрецы земные.

Есть кладезь деяний. Он полон, он абсолютно полон деяниями Иисуса Христа. Он полон неистощимо, полон навсегда. Там хватит с лихвой; если можно так сказать; на нас, недостойных. Он ими переполнен. Он готов излиться; вылиться через край; излить их. Он неистощим, а меж тем, мы можем в него добавить, вот чего не поняли мудрецы земные. Он полон, но ждет, чтобы мы его пополняли. Он неистощим, но ждет, чтобы мы в него добавили.

Он надеется, что мы в него добавим.

Вот что мы должны делать на этом свете. Радуясь, когда Господь по бесконечному милосердию Своему, благоволит принять наши труды, молитвы и страдания во спасение души. Душа, одна–единственная душа — бесценна.