Шарон Крич. Отличный шанс
Шрифт:
– Очень смешно, Гутри!
– говорила она в ответ.
– Да, забавно, ничего не скажешь!
– Но я видела, что ей нравилось внимание Гутри. Движением головы она отбрасывала назад волосы и улыбалась ему.
Лайла и Гутри вместе занимались по двум предметам. У меня с ней не было общих занятий, а с Гутри - только в одной группе. Я часто видела, как они вдвоем возвращаются после уроков, причем Гутри обычно что-то оживленно рассказывал, а Лайла больше слушала. Это меня удивляло. Когда я была с Лайлой, то всегда говорила она (или, точнее, жаловалась на что-нибудь), а я молча выслушивала.
В такие минуты я иногда вспоминала
– Почему?
– спросила я.
– А говорить нельзя?
– Нельзя, потому что все будут смеяться над тобой из-за акцента. Сначала слушай и учись разговаривать, как они.
В Оклахоме Стелла написала в дневнике: “Готовься к худшему”.
– Почему?
– спросила я.
– Зачем готовиться к худшему?
– Потому, - ответила Стелла, - что, если ты будешь готова, тебя не застанут врасплох.
Я всегда следовала советам Стеллы, поскольку она была моей старшей сестрой, а значит, лучше меня знала, что к чему. Поэтому я, как правило, ожидала, что со мной случится что-нибудь плохое.
В Орегоне она записала: “В первый день всегда одевайся неброско”.
– Почему?
– спросила я.
– Потому что если ты в Орегоне будешь щеголять в ковбойских сапогах, люди станут смеяться над тобой. Сначала приглядись, в чем ходят другие, потом одевайся точно так же.
Мама как-то услышала, о чем говорила мне Стелла. Она сказала:
– Стелла! Так жить просто скучно! Неужели тебе не хочется отличаться от остальных?
– Нет, не хочется, - ответила Стелла.
– Я хочу быть такой же, как все.
Иногда я тоже хотела быть такой же, как все, потому что в этом случае с тобой дружили, тебя не воспринимали как чужака. Но глубоко, очень глубоко в своем пузыре, я также чувствовала желание быть другой. Мне хотелось быть особенной, интересной, однако я не знала, как быть интересной.
Гутри и Лайла были другими, и они были интересными. Оба нравились мне потому, что Гутри был Гутри вдоль и поперек, а Лайла была Лайлой вдоль и поперек.
Гутри не был похож ни на кого из людей, которых я знала. Он мог просто идти по склону холма и вдруг закричать: “Sono iibero!” (“Я свободен!”) Он произносил итальянское слово Iibero с сильным английским акцентом, и это тоже делало его непохожим. Libero, libero, libero-o-o-o-o! Нырнув в бассейн, он выплывал и кричал: “Fantastico!”
Люди тянулись к Гутри, потому что рядом с ним каждый чувствовал себя довольным, и счастливым, и способным многое совершить в своей жизни.
Лайла тоже была особенной, но по-своему. У большинства окружающих она вызывала антипатию и даже ненависть. И все же я считала ее интересной, потому что при любых обстоятельствах она оставалась Лайлой, такой, какая есть. У нее на все всегда находилось собственное суждение, пусть даже неверное, иногда глупое, часто злое, но которое она никому не боялась высказывать. И при этом ей и в голову не приходило, что ее мнение может быть неверным, глупым или злым; наоборот, Лайла всегда была уверена в своей правоте, а все остальные, по ее убеждению, ошибались. И еще она вела себя так, словно ей было
Я же всю жизнь находилась в состоянии какого-то выжидания, мне необходимо было понаблюдать, что происходит, понять - кто я, как мне себя вести при данных обстоятельствах. Но прежде чем во мне вырабатывалась какая-то определенная линия поведения, мои родители опять переезжали на новое место, где все начиналось с нуля. А вот для Лайлы и Гутри, как мне казалось, было уже совершенно ясно, кто они и как им жить на свете.
Лайла, например, любила говорить о себе: “Я такой человек, который…” - и после этого вступления могла продолжить по-разному, в зависимости от ситуации: “Я такой человек, который привык жить отдельно, в собственной комнате!”, или “Я такой человек, которому необходимо выговориться о том, что накипело на душе”, или “Я такой человек, которому нужно время и спокойная обстановка для размышлений”. И всякий раз, когда она произносила что-нибудь подобное, я спрашивала себя, как ей удалось понять, что она за человек?
Я чувствовала себя среднестатистической гражданкой - не низкая и не высокая, не полная и не худая. Мне часто говорили, что у меня красивые глаза, но никто не знал, какого они цвета. Карие? Зеленые? Темно-серые? Какой непонятный цвет! В школе я иногда слышала: “У тебя приятное лицо!” - но, посмотрев на себя в зеркало, я не находила ничего приятного. Преподаватели обычно сопровождали оценки результатов моей учебы комментариями вроде: “Достигнут определенный прогресс”, или “Уровень знаний вполне удовлетворительный”, или “Продемонстрировала большую наблюдательность”, или “Следует быть активнее на уроках”.
Куда бы я ни переезжала со своими родителями, повсюду меня сопровождало ощущение нестабильности и неустроенности, но особенно сильным это чувство было здесь, в Швейцарии, так не похожей ни на одно из моих прежних мест обитания. Я находилась не просто в другом городе, ходила не просто в очередную новую школу. Здесь все, а не только я, приехали издалека, и большинство из них, так же, как я, были новичками. Все говорили с акцентом, а не я одна. В самом начале я смотрела на ребят и думала: “Это японец. Она испанка”. Но уже спустя две недели забыла о национальностях и видела только Кейсуки или Белен. И если бы кто-нибудь спросил меня в первые дни: “Откуда он?” или “Из какой она страны?” - я бы, скорее всего, довольно точно могла угадать, что из Японии, Испании, Китая или Индии. Однако через пару месяцев уже затруднилась бы ответить на тот же вопрос.
Взять, к примеру, японского мальчика по имени Кейсуки. Его родители живут сейчас в Осаке, но родился он в Лагосе, бывшей столице Нигерии. В то же время в школе есть дети, похожие на японцев, которые на самом деле являются гражданами США и никогда даже не бывали в Японии. А те, у кого испанская внешность и мама с папой - испанцы, могли родиться, например, в Индии, позже пожить, может быть, пару лет в Испании, а затем уехать на долгие годы в Нигерию, Швецию, Бельгию или еще куда-нибудь.
Если бы меня спросили, откуда я родом, я сразу бы ответила, что из Штатов. Мне не пришлось бы вдаваться во все подробности моей первой жизни и рассказывать, что я родилась в штате Кентукки, а потом жила в Виргинии, Северной Каролине, Теннесси и так далее, и так далее. Здесь я не единственная, кто кочевал с места на место. Здесь многие кочевали. Кочевать здесь - в порядке вещей.