Шарон Крич. Отличный шанс
Шрифт:
Вечером накануне последнего дня занятий я встретила Лайлу возле спального корпуса и спросила, разговаривала ли она с Гутри.
– Конечно, разговаривала!
– ответила она.
– А что?
– Я имею в виду - о твоем возвращении. Вы говорили об этом?
– Да.
Воздух был холодный, колючий и совершенно неподвижный. Мне казалось, словно само время замерзает и замедляет свой бег. Я находилась в состоянии пузыря, в позиции “точки Динни”.
– И?..
Лайла посмотрела в сторону, в направлении подножия холма, а затем на гору напротив. Потом заговорила, и речь ее звучала монотонно и невыразительно, как будто она считывала
– Гутри сказал, что согласен со мной. Он сказал, мне не следует возвращаться, если я не хочу этого делать. По меньшей мере, он понимает, что я чувствую. Он сказал, что здесь место не для каждого, что это непростое место, есть люди, которые не смогли бы здесь приспособиться. Я сказала ему, что дело не в том, можно здесь приспособиться или нет. Я просто не хочу приспосабливаться, вот и все.
– Он рассказал тебе о поездке в горы после каникул? Он говорил тебе о Санкт-Морице?
Лайла глубоко и выразительно вздохнула со скукой и усталостью на лице.
– Да, говорил, но он также сказал, что мне не следует возвращаться только из-за возможности покататься на лыжах. Он сказал, что мне, может быть, вообще не понравится кататься на лыжах.
Нет, время не замерзало. Оно мчалось, мчалось во весь дух, и его бег невозможно остановить. Время исчезало, улетучивалось.
– Не понравится?
– пробормотала я.
– Всем нравится кататься на лыжах! Все хотят поехать в Санкт-Мориц! Это просто fantastico! Все так говорят. Все!
– Гутри сказал, что мне может не понравиться. Он сказал, что это просто толпа народа, скатывающаяся с гор, и если эти люди, вместе с которыми я буду вынуждена пробыть взаперти две недели, мне не понравятся, то не понравится и весь Санкт-Мориц. Я такой человек, который не любит сидеть взаперти.
– Сидеть взаперти? В Санкт-Морице ты не будешь сидеть взаперти. Ты будешь целыми днями на воздухе. Все так говорят. Это просто fantastico! Это… Ты…
Лайла зевнула:
– Гутри сказал, что Санкт-Мориц понравится только тем, кто любит приключения. А я сказала, дело не в том, что я не люблю приключения. Я - такой человек, который очень любит приключения. Мне просто не нравится такое приключение.
Колокола церкви Святого Аббондио ударили раз, другой, третий…
– Я пойду, - сказала Лайла.
– Не смотри на меня такими жалостными глазами. Я тебе напишу.
19. Buon Natale*
______________
* Счастливого Рождества! (Итал.)
Сны Доменики Сантолины Дун
По узкой тропинке длинной цепочкой двигались люди. С их спин свисали и падали мешки и баулы и оставались лежать там, где упали, а шедшие позади спотыкались о них. С плеч матери соскользнул маленький ребенок и покатился к краю тропы, а потом по склону холма вниз, вниз, вниз…
Перед Рождеством дядя Макс, тетя Сэнди и я отправились по заснеженной Коллина-д’Оро в церковь Святого Аббондио. Внутри она была украшена красными пойнсеттиями, золотистыми лентами и сотнями горящих свечей. Люди собрались здесь целыми семьями, включая прапрабабушек и прапрадедушек, взрослых, подростков и краснощеких грудных детей.
– Buon Natale, - говорили нам люди, а мы им отвечали:
– Buon Natale!
Перед самым началом службы в дверях
– Разве это не прекрасно?
После того как хор мальчиков и девочек исполнил рождественскую песню, миссис Стирлинг наклонилась ко мне и, держа перед собой программку, постучала по ней пальцем:
– Ты только взгляни на это, Доменика, дорогая. Voci bianche - вот, что мы только что слышали. Это означает “белые голоса”. Звучит прекрасно, не правда ли?
Она произнесла это так: “Во-чи би-ан-ке”. Белые голоса… Я стала думать: а какими могут быть голубые голоса, или красные, или фиолетовые? В конце программы мы снова послушали белые голоса, снова voci bianche, чистые и прозрачные, возносившиеся вверх к подпертому стропилами потолку, и мне захотелось уметь петь также, как они.
В одной из школ, где я училась, меня записали в хор, но после недели занятий руководитель предложил мне просто раскрывать рот и шевелить губами в соответствии с текстом, не подавая голоса. “Ты будешь петь как бы понарошку”, - сказал он.
Сидя в церкви Святого Аббондио и слушая voci bianche, я подумала, что, может быть, мне следовало бы брать уроки пения? Это стало бы для меня хорошей борьбой. Я бы старалась изо всех сил, а учитель затыкал бы себе уши, заламывал руки и возносил молитвы к небу, но, по крайней мере, моя борьба могла бы сделать меня более интересной. Люди сказали бы: “Посмотрите на эту Динни, как она борется, как старается научиться петь! Ну разве она не храбрая девочка!”
Но потом я подумала, что, наверно, учиться петь - это не самая важная борьба в жизни. Если только, конечно, я не стремилась бы стать солисткой в опере, или самой лучшей певицей в целом мире, или…
– Доменика!
– услышала я голос миссис Стирлинг.
– Доменика, мы уходим!
Мы пошли обратно вверх по склону холма вместе с миссис Стирлинг, которая пригласила нас к себе в гости “на чашку чая” перед сном. Все разместились возле камина, кроме миссис Стирлинг, которая все не могла угомониться. Она суетилась, ставя перед нами серебряные блюда с орехами и конфетами, вскакивала и убегала в соседнюю комнату, чтобы ответить на телефонный звонок, раздававшийся каждые пять минут. Она говорила в трубку: “Pronto?”* - на итальянский манер, а затем, в зависимости оттого, кто отвечал, переходила на английский, французский или продолжала беседу на итальянском.
______________
* Слушаю! (Итал.)
Тетя Сэнди только головой качала.
– Не понимаю, как ей это удается!
– шептала она.
– Я в два раза моложе ее, но от усталости уже ничего не соображаю!
Мы вышли из дома, сопровождаемые обильными Buon Natale со стороны миссис Стирлинг, а потом тетя Сэнди и я еще несколько минут стояли на улице поодаль, ожидая, когда владелица школы закончит давать дяде Максу последние инструкции. До нас донеслись слова “отремонтировать” и “заменить”, и наконец дядя направился в нашу сторону, на ходу шаря в карманах в поисках, куда бы записать указания миссис Стирлинг.