Шайка светских дам
Шрифт:
«Тигрёнок!» — против воли восхитился старый волк.
И вот она так же решительно уходила. Она сделала это не задумываясь — это сделала за нее ее кровь, в которой двенадцать поколений гордых породистых прабабок бросали мужчин при одном намеке на оскорбление. И он побежал за нею, как наказанная собачонка, и залепетал униженнее, чем размазня Ледянников:
— Симочка! Симочка! Да выслушай же, ради бога!
Она остановилась всего лишь раз:
— Н-н-нет!
И даже схваченная в охапку, она была не такая, как все женщины, которых он знал. Она не вырывалась, не
— Ты не поняла, — тихо говорил он, глядя прямо в её яростные глаза. — Ты не поняла, девочка.
Ему пришлось напрячь всю свою недюжинную волю, чтобы не подчиниться ее безмолвному приказу и не разомкнуть руки.
— Ты ничего не поняла…
Сима почувствовала, что ее успокаивают и укачивают, как ребенка. Это было что-то давно забытое, но очень знакомое. Это было оттуда, из счастливой, влюбленной и юной ее жизни, когда был жив муж. Она опустила ресницы, чтобы скрыть замешательство. Она не могла понять, нужно ей это чувство сейчас, или вовсе не нужно, или даже опасно? И не могла разобраться, чужой он ей или уже нет, этот человек с пристальным властным взглядом?
— Я тебя не отпущу никогда…
Да или нет? Кем ей сейчас можно быть? Стать просто женщиной или остаться удачливой воровкой? Зависимой или свободной? Что сказала бы Тома? Ха, она сказала бы, что, во-первых, глупо влюбляться в самого отъявленного негодяя в стране, а во-вторых, безопасность — прежде всего. Именно так и сказала бы умница Тома. Но когда выбор встал перед ней самой, она его сделала не в пользу рассудка. Все мы бабы, а значит — глупые коровы!
— Я тебя никому не отдам…
Да уж! Этот точно не отдаст и не отпустит. И кончишь ты, Серафима, дни свои, закатанная в бетон! Ура!
— Я тебя…
— Я поняла! — прервала она спокойным и трезвым тоном. — И была бы очень обязана, если б вы перестали топтать мои туфли…
— О, черт возьми, какой же я болван! Тебе больно? Прости меня, девочка! Пройти!
С недовольной капризной миной она позволила усадить себя на диван.
«Да уж, все, конечно, здорово. Он милый и нежный, но такое впечатление, как будто ноги тебе целует гиена. Может в миг оттяпать по самое „ой“. Хватит нежностей, лучше вернуться на нейтральную территорию».
Она продолжала наступать:
— Что ж, раз вы не дали мне уйти, я требую объяснений. С какой стати вам вздумалось, что у меня может быть что-то общее с подобной женщиной?
— Да я просто не знаю, кто она! Клянусь, знаю только имя и то, что она просила передать вам привет. Виноват, не знал, что вы с ней в ссоре.
Сима гневно фыркнула и рванулась прочь. Опять пришлось удерживать её с немалой силой.
— Маленькая рыжая тигрица! — шёпот был уже чересчур страстный.
«Пора выбираться из ситуации! Иначе сейчас дедушка полезет целоваться», — подумала Серафима, отчаянно прикидывая пути к бегству.
— Да кто она, в конце-то концов, эта
— Вы что, действительно не знаете?
— Клянусь! И говори мне «ты».
— Что-о-о?
— Пожалуйста… И к чёрту Лидочку! Есть мы с тобой, малышка, и нам надо срочно что-то делать с нашими отношениями…
— Пустите меня!
— Ни за что… Иди ко мне, тигрёнок…
«О, как же ты мне надоел, старая плесень!» — устало подумала Серафима, пытаясь разомкнуть слишком крепкие объятия:
— Пустите!
— Никогда…
— Вы за это поплатитесь, обещаю!
— Плевал я на твоих министров!
«Ну вот! По крайней мере, довольна останется… Алла… Вот тебе напоследок, старый невежа!» — и, понимая, что партия проиграна, она от души тяпнула противника зубами за хрящеватое ухо.
Мафиози был счастлив. Разумеется, у нее не было и не могло быть ничего общего с той дешевой дрянью в копеечных изумрудиках! Как он мог купиться? Симочка. Симочка. Оказывается, она на целых семь лет старше своей «лучшей школьной подруги Лидочки Серовской»! Вот оно как! Ну, за спектакль-то та ответит, это само собой. Но с другой стороны, не так уж и плохо в его возрасте пережить все так же бурно, как в юности. Все эти сладкие и горькие муки. Он ведь думал, что это уже недоступно, и, что там скрывать, завидовал молодым. А теперь вот есть Симочка…
Оказывается, и у этой гордой дворяночки свои комплексы. Боялась признаться, что ей уже сорок. Глупенькая. Сорок — это очень мало. Это ещё девочка. Его девочка. Симочка. Судьба все-таки у каждого есть. Он — Алексей, и она — Алешина! Выходит, судьбой назначенная. А теперь будет Померанская. Скажут, что старик сошёл с ума. Ну и пусть говорят. Он имеет право на свою долю счастья. Последняя любовь. Прямо Тютчев какой-то!
— И теперь старый мафиози тебе целыми днями читает Тютчева? — Тамара не верила своим ушам.
— Не целыми. Знаешь, он ещё кое в чём ого-го!
— А ты?
— А мне вообще-то, честно говоря, этот пыл даже как-то в тягость. Я его боюсь до ужаса. Но то, что я вляпалась и живой уже не выберусь, это ясно как божий день. Не он, так из-за него. Конец мне один.
— Подожди, не каркай.
— Томка, он был женат дважды или трижды. Кто сейчас слышал о его женах? Где они?
— Может, на Канарах, с высоких скал в океан поплевывают.
— Или в Подмосковье раков кормят…
— Сима, в принципе, всё ведь идёт так, как надо, верно? Так что подожди паниковать.
— Подожду, — Сима была непривычно покладиста. — У тебя-то как с твоим?
— Тоже как в сказке. Только сказки у нас с тобой, Симка, какие-то страшненькие, все про Змея Горыныча да про Кощея Бессмертного. Уж и не знаю, который из двух чудищ милее будет. Где девочки?
— Знаешь, Алла пропала.
— Как?!
— Ну не совсем. По ночам она дома, к телефону подходит, а вот днями где-то пропадает.
— Не где-то, а как пить дать, своего Волынова пасёт.
— Может быть. Ох, Томка, чует моё сердце, и эта допасется, как мы с тобой. Пастушки хреновы!