Шайтан-звезда (фрагмент)
Шрифт:
Клубок распался - и стало ясно, что это всего лишь черные и белые евнухи, в лучших своих нарядах, пихавшие и толкавшие друг друга, чтобы рухнуть на колени поближе к новому повелителю.
Аль-Асвад подошел к ним поближе.
– Завтра приедет благородная Умм-Джабир, которую все вы знаете по имени Каукаб-ас-Сабах, - негромко сказал он.
– Отведите ей наилучшие помещения. Пошлите за купцами и посредниками, чтобы я мог приобрести ей подарки и невольниц, которые не знают дворцовых склок и будут ей верны! Пусть она сама выберет, что ей будет угодно, я оплачу эти расходы. Когда благородная Умм-Джабир будет готова принять меня известите, чтобы я пришел и поцеловал землю меж ее рук! Приготовьте также покои
– С тем же успехом ты мог бы обещать звезду с неба, - тихо заметил Хабрур.
– Тех, кого пятнистая змея не увела с собой, она отправила в ад! Клянусь Аллахом, нас еще долго будут извещать о найденных трупах убитых женщин!
Аль-Асвад в знак того, что тут уж он бессилен, возвел глаза ввысь - к куполу, перекрывавшему зал.
И вздохнул - купол был возведен совсем недавно на часть денег из его военной добычи. До той поры дворец не имел зала, общего для всех четырех его угловых построек, а лишь двор посередине, куда сходилось восемь широких коридоров. Старый царь очень огорчался тем, что его обиталище отличается от караван-сарая лишь величиной. И чем старше он делался, тем больше значения придавал этому куполу, который должен был превратить двор в зал, пока наконец старший сын не оплатил укрепление стен и возведение свода над двором. И обошлась эта затея недешево двор был тридцати шагов в длину, немногим меньше в ширину, купол волей-неволей получился очень высоким. Сам Ади, много лет не бывав в Хире, сейчас увидел его впервые.
Он мечтал о том дне, когда победителем войдет в этот дворец, но меньше всего на свете собирался ввергать в бедствия отца. И вот старик пропал, и накануне исчезновения он был, как сообщили сразу перешедшие на сторону аль-Асвада молодцы из дворцовой охраны, в состоянии, близком к беспамятству.
Кроме того, Ади, привыкший входить победителем в селения и небольшие города, где никто не считал его хозяином, имеющим намерение править долго и тщательно, ожидал даров и изъявлений преданности, но не вопросов о десятках, сотнях и тысячах динаров, которые ежемесячно должны выплачиваться привратникам, вольноотпущенникам, сотрапезникам, чтецам Корана, конюшим, муэдзинам дворцовой мечети (состоящей, если вдуматься, всего лишь из примыкающего к залу михраба, но расположенного так, что при необходимости чуть ли не вся середина дворца делалась одной огромной мечетью), а также служителям зверинца, звездозаконникам и шутам.
– Ради Аллаха, сколько же дармоедов и бездельников я обязан кормить?
– изумился он, когда главный повар попросил триста динаров и это на продовольствие одного лишь дня.
Он успел явиться с этой просьбой самым первым - как только узкие ворота дворца распахнулись перед новым владельцем. И он получил требуемое - ибо аль-Асвад не желал начинать свое правление с отказа. Но потом аль-Асвад отправил старого и мудрого Мансура ибн Джубейра побеседовать с греком Юнусом аль-Абдаром, возглавлявшим молодцов левой стороны и знавшим, на что тратятся царские деньги.
И сразу же ему, воину, который у арабов считался за пятьсот всадников, стало неловко за это приказание - как будто щедрость отныне уже не считается достоинством царей!
По его молчанию Хабрур ибн Оман, и не видя скрытого под золотой маской лица, догадался о мыслях аль-Асвада.
– Этот день - твой день, и никто его с тобой не разделит, негромко сказал наставник.
– Ни его радостей, ни его забот. Пока у тебя нет вазиров и казначеев, ты сам обязан заботиться о состоянии
И вскоре подошел Мансур ибн Джубейр.
Подобно молодым воинам, он перед сражением выпустил из-под тюрбана длинные седые волосы, но еще не убрал их. И странно было видеть его при бороде, сохранившей почему-то свой естественный черный цвет, и при этих прозрачных серебряных локонах.
Вслед за ним шел Юнис аль-Абдар.
– Я не хочу ни на кого доносить, о аль-Асвад, - сказал грек, потому что мои молодцы кормятся с этого дела. Но если ты увеличишь им жалованье...
– Я увеличил им жалованье!
– веско отвечал Ади, а Хабрур ибн Оман одобрительно кивнул и огладил бороду.
– Я увеличил его на треть. Говори, о Юнис.
Обращение по имени было менее уважительным, чем обращение по прозвищу, но вот как раз с прозвищем у грека дело обстояло печально. Еще молодым его подобрали утром на улице со спиной, распоротой наискосок. После чего нельзя было не прозвать его Пораженным в спину. И вот уже двадцать лет носил он это прозванье. Как и Джеван-курд, он не получил прозвища-куньи по имени своего отца или своего сына, ибо его отца никто не знал, а о сыновьях он никому ничего не рассказывал.
– Дворцовые повара закупают продовольствия ровно на триста динаров, об этом тебе скажут все купцы, о счастливый царь, - тут Юнис усмехнулся.
– На рынке очень удивятся и будут смеяться, если дворцовые повара начнут скупиться. И они воистину замечательно стряпают. Они уставят твою скатерть кушаньями не сорока, а ста сорока родов! Но как только они поймут, что повелитель и дворцовые женщины в этот день уже больше не попросят еды, они берут котлы и пробираются к выходу из харима, где их уже ждут горожане. И они продают лакомства, которых те никогда бы так вкусно не изготовили, за весьма умеренную цену. Не станет же царь Хиры проверять, что к ночи осталось на дне котлов!
– Хорошо, пусть будет триста динаров, хотя этих денег хватило бы на то, чтобы кормить в пути целое войско, - усмехнувшись, отвечал аль-Асвад.
– Не унижаться же мне ради трехсот динаров! О Юнис, я и тебе увеличил жалование на треть. Чьи молодцы стоят возле всех дворцовых ворот - твои или Юсуфа аль-Хаммаля ибн Маджида?
– Я собрал всех своих молодцов, до кого дотянулась моя рука, сразу же, как стало известно, что ты входишь в Хиру, о аль-Асвад!
– гордо сказал Юнис.
– И они первыми встретили тебя, клянусь Аллахом! Мне не нужно было расставлять их возле входов и выходов - они сделали это сами!
– Как вышло, что они сохранили в душе верность аль-Асваду? неожиданно спросил аль-Мунзир, оправдывая свое прозвание Предупреждающего.
– Двое из наших погибли потому, что видели кое-что из проделок Хайят-ан-Нуфус, - мрачно поведал Юнис.
– Третий уцелел, он-то и рассказал об этом деле. Мы спрятали его в городе, и если ты прикажешь - его принесут и он расскажет, как пятнистая змея приказала ночью тайно выносить из дворца сундуки с твоей добычей, о аль-Асвад.
– Что скажешь, о аль-Мунзир?
– Ади повернулся к своему Предупреждающему.
– Скажу, что сейчас мы должны проверять всех и каждого, невзирая на обиды, - отвечал Джабир.
– Пятнистая змея могла оставить во дворце своих соглядатаев. И врачи Хиры еще не разучились составлять яды - за большие деньги, разумеется! А женщина, что наложила руку на твою добычу, - обладательница очень больших денег.
Тут на лице Юниса промелькнуло некое сомнение.
Джабир, говоривший с аль-Асвадом, не заметил этого, зато заметил Хабрур ибн Оман.
– О начальник молодцов левой стороны, - обратился он к греку, чтобы не унизить того случайно ни обращением по имени, ни обидным прозвищем.
– Ты знаешь что-то еще об этом деле.