Шайтан-звезда
Шрифт:
Если ифрит пожирал сейчас Хайсагура – значит, Аллах не оставил надежды и Маймуну ибн Дамдаму.
Покачав горестно головой, джинн решился – он направился обратно, к тем камням, над которыми торчали, колыхаясь, лучи. Если ему предстоит стычка с разъяренным Грохочущим Громом – нет никакого смысла откладывать ее, все равно ифрит может, поднявшись на небольшую высоту, увидеть коня и наброситься на него. А, явившись добровольно, джинн мог бы и до чего-то договориться с ним, сытым…
Но Аллах распорядился иначе – завернув за камни, Маймун ибн Дамдам увидел там троих, и первым был Хайсагур,
– Сюда, сюда, о Маймун ибн Дамдам! – позвал его Хайсагур. – О шейх, однажды ты уже помог этому несчастному – так доверши благодеяние и выручи его во второй раз! Раскрой для него Врата огня!
Джинну стало стыдно. В то время, как он, дрожа, ожидал насыщения ифрита, гуль помнил о его беде и первым делом попросил не за Сабита ибн Хатема, а за него!
– Не время, о шейх! – возразил он, увидев по лицу Гураба Ятрибского, что мудрец крайне удивлен звучащим в собственной голове голосом. – Мне ничто не угрожает, а Сабит ибн Хатем и звездозаконники Харрана – в опасности!
– Так вот он каков, этот прославленный Маймун ибн Дамдам! – с немалой издевкой заговорил Грохочущий Гром. – Я полагал, что этот джинн выше меня ростом и в ярости подобен горящей головне, а он жалобно взывает и сделал своим оружием конские копыта!
– О Грохочущий Гром, а как вышло, что ты столько лет прожил, благоденствуя, не обремененный ничьей властью? – спросил Гураб Ятрибский. – Ведь медное кольцо, которому ты подчиняешься, могло попасть в более скверные руки, чем кувшин, заключавший этого джинна.
– Я уже поблагодарил тебя за это, о шейх, и взялся до рассвета исполнять твои просьбы, – высокомерно отвечал ифрит, – при том условии, что ты не прикажешь строить разрушенный город, а прикажешь разрушишь построенный город, или убить царя, или разбить войско!
– Я помню, для чего ты создан, и уважаю замысел Аллаха, – сказал Гураб Ятрибский. – Что ты скажешь о том, чтобы бережно разрушить вон тот замок, именуемый Пестрым?
– Требуй – и получишь! – ухмыльнулся ифрит.
– Постой, постой, о шейх! – завопил, бросаясь между ифритом и Гурабом Ятрибским, Хайсагур. – Ведь там – люди, Сабит ибн Хатем со звездозаконниками, прочие мудрецы и маги, и еще эта ущербная разумом со своими вооруженными детьми…
– Я помню, о гуль. Но дай мне договориться с этим почтенным ифритом так, как это будет приятно ему, – Гураб Ятрибский улыбнулся. – Ты же выполняешь свое предназначение? Так дай и ему выполнить свое! Аллах послал его разрушать – так пусть он и совершит это наилучшим образом!
При виде озадаченной рожи ифрита Маймун ибн Дамдам не смог удержать ржания, заменявшего ему смех.
– Мы, ифриты, знали, что Бахрам передал тебе талисманы, которым мы подчиняемся, и мы с нетерпением ждали, когда ты воспользуешься ими и призовешь нас, – заговорил Грохочущий Гром, – ибо нас много, и мы, невзирая на твои заклинания, нашли бы способ погубить тебя! Но никому из нас и в голову не пришло, что ты примешь нашу натуру такой, как сотворил ее Аллах, и не потребуешь, чтобы мы отреклись от своей сути.
– А почему я должен требовать того, что неугодно Аллаху? – осведомился Гураб Ятрибский.
Хайсагур
– Когда я доверил на время кольцо ас-Самуди, то предупредил его – раб этого кольца может лишь уничтожать, так что призывать его на помощь следует только в случае смертельной опасности, чтобы он испепелил врага и получил от этого радость и удовольствие. Но ас-Самуди предпочел терпеть бедствия, не пуская в ход кольца, – продолжал он. – Скажи, о Грохочущий Гром, испытываешь ли ты дурные чувства по отношению к ас-Самуди? Испытываешь ли ты дурные чувства по отношению ко мне?
– Нет, разумеется, – отвечал ифрит. – Со времени, когда Сулейман ибн Дауд заклял нас, ифритов, нам никогда не жилось так хорошо, как в последние десятилетия. Мы не чувствовали власти и гнета владельцев талисманов. Это я говорю тебе честно – и вот в чем причина того, что я покорился твоим заклинаниям, и не призвал на помощь братьев, и доставил тебя сюда.
– Если эти речи продлятся, наступит утро… – услышал Хайсагур шепот Маймуна ибн Дамдама.
Гураб Ятрибский, как бы вовсе не заботясь о том, что происходит сейчас в Пестром замке, сел наземь и задумался.
– О ифрит, передо мной стоит сейчас нелегкая задача, и я нуждаюсь в твоем совете, – сказал он. – Аллах сотворил тебя для разрушения – и только ты можешь сказать, как разрушить этот замок наилучшим образом.
– До основания? – радостно спросил ифрит.
– До основания, – подтвердил Гураб Ятрибский.
– Нет ничего проще!
– Но одна башня должна уцелеть.
– На голове и на глазах! – предвкушая радостную возню с каменными глыбами, завопил ифрит.
– Кроме того, нужно будет согнать в эту башню людей, охраняющих Пестрый замок.
– Я сделаю это огненными струями, о шейх! И ты насладишься криками тех людей!
– Насладишься ты, о могучий ифрит, – не поморщившись от мысли о избиваемых огненными струями людях, сказал Гураб Ятрибский. – Мы же договорились – от того, что произойдет, я получу пользу, а ты – удовольствие.
Тут уж призадумался Грохочущий Гром.
– Ты рассуждаешь очень странно для человека, о шейх, – заметил он. – Вот этот скверный гуль, в которого вселилась душа грабителя и вора, только что говорил, что в замке есть люди, которых нужно спасти. И ничтожный джинн, обитающий в конском теле, тоже хочет спасти каких-то звездозаконников. Ты же не мог забыть о них! И ты не желаешь их смерти. Как же я отличу их от тех, кого нужно покарать?
– А что бы посоветовал ты сам, о подобный пылающему костру ифрит? – осведомился Гураб Ятрибский. – Я полностью доверился тебе в деле разрушения. И я знаю, что ты не нарушишь установлений Аллаха и пророка, по которым злые сгорят, а праведные – спасутся.
Ифрит почесал пятерней в затылке, от чего из-под его толстых пальцев брызнули короткие молнии.
– Очень трудно, производя обширные разрушения, отличать грешников от праведников, – признался он. – Разрушение – это наша священная пляска перед лицом Аллаха. И если даже ты, о мудрый шейх, в такое мгновение подвернешься мне под руку и прикроешь того, кого нужно пощадить, краем своей одежды, я могу не заметить тебя.