Шайтан-звезда
Шрифт:
– Да, ты прав, сюда приходила женщина… – пробормотал он. – Она хотела, чтобы я спас ее от гулей…
– И это никак невозможно было сделать без составления гороскопа? – с веселым изумлением осведомился Хайсагур.
– Я не могу нарушать веления звезд, о несчастный, – объяснил Сабит ибн Хатем. – Если звезды велели ей стать женой горного гуля и матерью горных гулей, то я тут ни при чем и вмешиваться не должен.
– О Сабит, ты отдал ее гулям? – спросил Хайсагур.
– Да нет же, о сын греха… я не знаю, куда она подевалась…
– Когда-нибудь все мы умрем, ты – раньше, а я – позже, – задумчиво сообщил Хайсагур. –
– Это забота гулей, о Хайсагур, – сказал звездозаконник, забирая у него из рук гороскоп. – Они хотят продолжить свой род, и я, по правде сказать, не вижу в этом дурного. Они хранят столько знаний, доставшихся им неизвестно откуда, что я был бы огорчен, если бы эти знания погибли вместе с племенем гулей. Да ведь и ты – наполовину гуль. Довольно посмотреть на твою голову…
– Потому-то я и не знаю своей матери, – отвечал Хайсагур.
Тут Сабит ибн Хатем уставился в гороскоп так, будто линии на бумаге зашевелились, сложились в мерзкую рожу и эта рожа показала ему, звездозаконнику, длинный язык.
– О Хайсагур! – вскричал Сабит. – Где эта женщина? Она только что была здесь! Куда ты девал ее? Мы должны немедленно отыскать ее!
– Чтобы отдать гулям? – насторожился Хайсагур.
– Зачем она гулям? Ей предназначено совсем иное! Гулям не будет от нее прока. О Хайсагур, если ты спрятал ее от меня, то выведи ее, ей не будет вреда!
– Надо бы позвать к тебе хорошего врача, о Сабит, – озадаченно сказал тот. – У тебя что-то сделалось с памятью. Когда спущусь вниз и попаду в Багдад или хотя бы в Антакию, непременно узнаю у греческих врачей, как называется болезнь, свойство которой – лишать старцев памяти.
– И ей ни в коем случае нельзя выходить замуж! – ни с того ни с сего выкрикнул звездозаконник.
– Неужели ты вычитал это в ее гороскопе? – удивился Хайсагур и, отставив лист на расстояние вытянутой руки, стал изучать его уже не впопыхах, а очень внимательно, поглядывая при этом на Сабита ибн Хатема.
Тот же, бормоча, приступил к поискам, и они свидетельствовали о том, что престарелый звездозаконник давно не встречался с женщинами и начисто позабыл все их достоинства и повадки. Так, он заглянул за водяные часы, где не поместилась бы и кошка, поднял глаза к неразличимому в полумраке потолку, словно имел дело с обезьяной, и обследовал, ворча, много таких мест, где спрятаться могла бы разве что мышь.
– А ведь у этой женщины – поразительная судьба! – воскликнул вдруг Хайсагур. – Знаешь ли ты, что она – дочь…
– Молчи, о несчастный! – взвыл Сабит ибн Хатем. – Чтоб тебя не носила земля и не осеняло небо! Она где-то поблизости, эта дочь греха, и ей вовсе ни к чему…
– Не вопи, о ишак и сын ишака, и послушай – если я, подобно тебе, не лишился памяти, то и трех месяцев не прошло, как я видел в Эдессе человека, который может оказаться ее отцом!
– Что еще за Эдесса? Где ты нахватался подобных слов? – осведомился сердитый звездозаконник.
– Арабы называют этот город Ар-Руха, а франки – Эдесса. Поскольку я беседовал главным
– Она была здесь, я все вспомнил! Кто-то из гулей поймал ее и привел в крепость, а они прибежала ко мне, умоляя, чтобы я спас ее от них. Но почему же я вдруг составил ее гороскоп?
Звездозаконник почесал под талейсаном в затылке.
– Погоди-ка, старый развратник, а не связано ли все это с той давней историей, когда зашел спор о предназначении и аш-Шамардаль стравил тебя с кем-то… Как его звали, того малоумного, возомнившего себя мудрецом?
– Ну да, это и есть та женщина! – отвечал Сабит ибн Хатем. – И вот ей исполнилось полных девятнадцать лет, и скоро будет двадцать, и в тот день власть Барзаха над ней кончится, и начнется моя власть!
Джейран в великом испуге внимала всем этим невразумительным тайнам. Очевидно, звездозаконник от созерцания небес рехнулся окончательно – какая у него, во имя Аллаха, может быть власть над ее судьбой? А тот, мгновенно позабыв про свои поиски, вещал с таким вдохновением, что рука Хайсагура, сжимавшая гороскоп, невольно повисла, и он слушал старца, как малое дитя, приоткрыв рот.
– Веление звезд осуществится, и эта женщина станет женой царского сына, и посрамит этим козни Барзаха, и я восторжествую, и перстень Сулеймана ибн Дауда будет моим достоянием! И я не должен буду выпрашивать у горных гулей позволения жить в их крепости ради своих научных занятий! Я построю высоко в горах дворец для наблюдения звезд, и все китайцы на коленях будут умолять меня, чтобы я позволил им работать в моей библиотеке и с моим секстантом! У меня будет секстант не в сорок шагов, а в восемьдесят или даже в сто! Представляешь, какой точности в вычислениях путей звезд я достигну?
– Постой, постой, вернись из своего дворца в эту башню! – пытался вразумить его Хайсагур. – Ведь если ты сейчас не найдешь эту женщину, то ее найдут гули, и тогда она погибла!
– И я составлю список неподвижных и подвижных звезд, перед которым померкнут китайские списки! – продолжал вопить звездозаконник. – И я составлю свой календарь – точнее, чем все индийские календари!
Тогда Хайсагур, видя, что от старца толку не добьешься, взял его за обе руки, притянул к себе и уставился ему в глаза. Звездозаконник, прервав речь на полуслове, замолчал.
Джейран осторожно выглянула из своего укрытия и увидела, как Сабит ибн Хатем молча пятится к разостланным в углу коврам, наугад садится на подушки, наливает себе из кувшина в фарфоровую чашку нечто темное и, не говоря ни слова, пьет.
Хайсагур в это время стоял, как окаменевший, прислонившись к стене, и глаза его были закрыты.
Звездозаконник, выпив одну чашку, налил себе другую, а потом и третью. Тут только Хайсагур зашевелился и открыл глаза.
– А вкусное ты раздобыл вино, о сын греха! – воскликнул он. – Я бы, пожалуй, сказал, что это – хорасанское, из дорогих сортов. И прав был тот, кто сообщил, что оно дробит камни в почках и укрепляет кишки.