Шедевр
Шрифт:
Я ощутила спазм в желудке.
— Петра — дизайнер одежды, а я художница. Мы работаем в разных сферах.
— Я не говорю о профессиональном соперничестве, Эстер. Я имею в виду конкуренцию в личном плане.
Я не нашла что ответить. Наши разговоры с Эвой всегда заканчивались одинаково. Но я решила, что сегодня не позволю испортить себе настроение. Я не допущу, чтобы ее слова отравили предстоящий вечер.
Эва первой нарушила молчание:
— В любом случае, когда я снова увижу тебя? Кажется, прошло уже несколько месяцев с последней встречи.
Если я не заеду к ней, у Эвы появится моральное право участвовать в подлой затее Линкольна. Я знала это, как и то, что она тоже это понимает. С другой стороны, чего мне сейчас не хватало, так
— На следующей неделе мне надо ехать в Париж, — сказала я, — посмотреть на портрет. Я заеду к тебе, когда вернусь.
Нужно было подготовиться к приезду Петры, и я потратила неизрасходованное в разговоре с матерью бешенство на уборку квартиры. Слова Эвы еще звучали у меня в ушах: «Ты всегда так любила соревноваться». Теперь я думала о Петре. С тех пор как она переехала в Париж, у нее действительно произошел взлет в карьере. Мы обе профессионально росли, каждая в своей области. Соревноваться нам было бессмысленно. Абсолютно. Когда мы познакомились, то узнали друг в друге то чувство дерзости и упорства, которым обе были наделены. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что свою склонность к авантюризму мы можем объяснить разными причинами. Для меня было важно отделить свою индивидуальность от заурядного мира, знакомого мне с детства. А у Петры, наоборот, было очень правильное воспитание и счастливое детство, в котором присутствовали все признаки достатка и благополучия. Она стремилась доказать, что, несмотря на деньги родителей, имеет собственную ценность. Она умела не только мечтать, но и способна была претворить мечты в жизнь.
Наконец Петра приехала, и я услышала звонок в дверь. С возрастающим нетерпением я послала за ней лифт. Когда дверь открылась и Петра вошла, на нее разом глянули семь лиц, выплывающие из полумрака студии как однажды испытанные, но наполовину забытые переживания. Желая постепенно ввести Петру в курс моего замысла, я намеренно не включила большинство ламп. Мы поцеловались. У Петры была холодная, чуть соленая щека, словно в дорогие духи добавили немного морского бриза; и в ее поведении появилась какая-то новая уверенность. Париж сделал ее более утонченной. Петра отстранилась, и я наблюдала, как она опускает и поднимает светловолосую голову, разглядывая каждый портрет по очереди. Дойдя до конца, она повернулась и посмотрела на меня. К моему облегчению, уголки ее губ были подняты вверх, напоминая полумесяц. Я зажгла все лампы и откупорила бутылку вина, пока Петра называла художников: Энгр, Гольбейн, Мане, Уистлер, Климт, Рафаэль… но я не знаю последнего, Эстер. Придется признать: сдаюсь.
Я засмеялась, но не пришла ей на помощь. Это была давняя игра — соревноваться в знании истории искусства, — которая возвращала нас во времена студенчества, когда мы вместе учились в колледже искусств. Тогда Национальная галерея постоянно устраивала закрытые просмотры, и мы, два подростка, страстно любящих искусство, запросто ходили туда и обсуждали картины. Мы делились своими творческими замыслами, изучая великие шедевры прошлого.
Петра сбросила расшитый золотом плащ и свернулась, как персидская кошка, на моем розовом диване.
— Последний — Тициан, — не скрывая удовольствия, сообщила я, протягивая подруге бокал вина.
— Неудивительно, — облегченно вздохнула Петра. — Мне он никогда не нравился. А теперь расскажи, почему ты выбрала именно эти картины.
Я сделала на доске несколько новых записей. Для других они показались бы бессвязным рядом рисунков, слов, каракулей и стрелочек, но я использовала их в качестве конспекта. Я начала медленно объяснять Петре суть работы. Она, как никто другой, могла понять концепцию проекта. Как я и говорила Линкольну, каждая женщина является особым, неповторимым символом, олицетворяя политику, красоту, власть, чистоту, секс, эстетику и мифологию. Я намеревалась собрать материал о каждой, а потом, в соответствии с образом, придумать представление, которое
Чем больше я объясняла, тем сильнее воодушевлялась Петра. Ее глаза загорелись, и она карандашом делала зарисовки в блокноте, который достала из расшитой жемчугом сумки.
Наконец я почувствовала, что рассказала достаточно.
— Ну, так что ты думаешь? — спросила я, вытягиваясь на диване рядом с ней.
Петра погрызла кончик карандаша, искоса взглянула на меня и усмехнулась:
— Думаю, что это очень в стиле Бодрийяра, — сказала она.
Это была наша с ней старая шутка, оставшаяся с тех времен, когда мы обе изучали постмодерн в колледже. Слова Петры ободряли: я поняла, что она готова работать и что у нее уже есть идея. Если говорить серьезно, то на серию «Обладание» меня действительно вдохновил Бодрийяр. Его философия заключалась в том, что современное искусство может лишь заимствовать материал для творчества у старых мастеров и подавать его под иным углом зрения, наделяя новым значением. Петра попала в точку.
— Мне хочется начать прямо сейчас, — нетерпеливо сказала она. — Когда я могу приступить к работе?
Мы просмотрели бюджет проекта, пока допивали вино, и Петра радостно заявила, что желает сопровождать меня в двух поездках. Когда она рядом, мысли о Кенни Харпере уже не кажутся такими ужасными. Я уже хотела рассказать ей обо всем, но, как и с Эйданом, если начинать, то потом придется излагать всю историю, что недопустимо. Поэтому я промолчала насчет недавнего инцидента с шантажом и позволила подруге менять мое настроение к лучшему.
Вскоре мы уже направлялись на частный просмотр, организованный в старом театре, расположенном в южной части Лондона, где увидели помпезную, украшенную фарфором уборную и встретили кучу друзей времен студенчества.
Затем мы отправились в наш любимый бар на Брик-лейн. Нам хотелось поговорить наедине, но телефон моей подруги звонил не умолкая. Петры какое-то время не было в Лондоне, и ее приезд напоминал возвращение домой. Безусловно, она гордилась тем, чего достигла за время отсутствия. Но некоторые вещи не меняются. У нее осталась способность веселиться и сталкивать вечеринку с рельсов самоконтроля.
9
Выходные пролетели в тумане вечеринок, марихуаны и беспробудном воскресном сне. В понедельник утром Петра уехала, а я в приподнятом настроении отправилась в офис Сотби, где Эйдан планировал провести первую встречу с менеджером по работе с клиентами, Жаклин Квинет. Все в темноволосой, утонченной и прилизанной Жаклин олицетворяло европейский шик: от модельного костюма угольного цвета до аромата «Шанель № 5», исходящего от ее тонких запястий. Я с тревогой заметила, что Эйдан слегка ею взволнован. В этих вопросах он всегда был весьма азартен. Возможно, они зайдут достаточно далеко, панически подумала я. Еще недавно мы с Эйданом были вместе, но теперь между нами разверзлась пропасть отчуждения. Жаклин может проскользнуть в трещину, возникшую в наших отношениях.
Первая встреча подразумевала предварительные переговоры. Тем не менее у меня осталось ощущение неуверенности. Раздумывая над этим, я не могла понять, то ли причиной стало неожиданное влияние Жаклин на Эйдана, то ли меня раздражает финансовая сторона вопроса. Сидя рядом со своим агентом в офисе Жаклин и обсуждая условия моей предстоящей продажи, я тщетно старалась найти причину своей тревоги.
Жаклин начала, прежде чем мы успели сесть:
— Поздравляю вас с действительно сенсационной идеей! Вы будете самой ценной вещью за все последние годы! — воскликнула она, пристально глядя на меня ореховыми глазами. — Мы не можем назначить вам самую высокую цену, но зато ваше имя целый год не будет сходить с обложек.