Шедевр
Шрифт:
Как мы и договаривались, Джо привез меня в церковь Святого Марка. За всю дорогу я не произнесла ни одного слова, стараясь сосредоточиться на предстоящем выступлении, но мои нервы были на пределе. Я поняла, что это самое важное и показательное представление из всех. Из церковного двора на тротуар тянулась длинная очередь. Поверх костюма я надела черную накидку до пят и набросила капюшон. Джо провел меня через боковой вход прежде, чем нас успел кто-либо заметить, и Джон, молодой викарий с явными гомосексуальными наклонностями, впустил нас внутрь.
— Это самая старая церковь в центре Нью-Йорка, — гордо объяснил он, — и здесь существует
Значит, я в хорошей компании. Бен выбрал достойное место.
В церкви было пусто; горели свечи, в воздухе ощущался аромат благовоний.
— Это обычный поэтический вечер, — радостно продолжал Джон. — По просьбе мистера Джемисона мы в последнюю минуту внесли вас в программу. «Голос деревни» сообщил об этом в своем последнем выпуске, и теперь на улице очередь.
— Какой у вас приход? — спросила я; нервы у меня уже натянулись как струны.
— Обычно приходит около тридцати человек. Но сегодня церковь будет заполнена, — сказал он. — Меня немного беспокоит присутствие прессы. Кажется, сюда уже прибыло несколько съемочных групп. Церковь Святого Марка не разрешает снимать службы на пленку.
— Извините, что я причиняю вам столько беспокойства, — произнесла я. Я начала волноваться по поводу собственной безопасности во время выступления. И еще больше я волновалась за само выступление. Но, по крайней мере, рядом со мной есть Джо. Он помог установить две мои камеры, пока я разворачивала белый коврик, на котором собиралась выступать, в центре зала, откуда предварительно убрали скамейки. Затем мы присели на боковую скамью. Я уже привыкла к тому, что Джо постоянно молчит, и теперь была даже рада этому, так как сама пребывала в глубоких раздумьях.
Церковь постепенно наполнялась прихожанами. Я по-прежнему оставалась в капюшоне и наклонила голову, чтобы меня никто не заметил. Вскоре все пространство вокруг было заполнено. Викарий объявил первое представление: два молодых писателя, чьи наброски, стихотворения и рассказы, сказал он, были опубликованы во многих литературных газетах США. Я была слишком занята мыслями о предстоящем выступлении, чтобы понимать, о чем они говорят в своих стихотворениях в прозе, обмениваясь ими, словно мячиком для пинг-понга.
После окончания чтения аудитория вежливо им похлопала, но я, так же как и писатели, знала причину, по которой большинство присутствующих находилось сегодня здесь. Им не терпелось увидеть мое представление. Никто до сих пор не заметил, что я уже тут. Джон кратко представил меня, и по залу пронесся шепот. Трудно было поверить, что мы находимся в центре Манхэттена.
Я медленно поднялась, вышла в центр и опять минуту стояла молча, не двигаясь, прежде чем развязать тесемки и сбросить черную накидку. Все увидели «Мадонну с гвоздиками» Рафаэля, от тугого бежевого корсажа до длинной свободной шелковой голубой юбки, скроенной так, чтобы подчеркнуть мою тонкую талию. Мой лоб покрывала прозрачная белая вуаль, на голове был светлый парик, заплетенный в длинные косы. Кожа светилась персиковым тоном, губы сложились в блаженную улыбку. В руках я держала несколько шелковых гвоздик и выбранную мною «Книгу времен».
Я стояла, не произнося ни слова, затем закрыла глаза и начала входить в образ. Я ощущала, как мое сознание постепенно перестраивается. Я обыкновенная женщина и, хотя не являюсь непорочным и самоотверженным созданием и качества Девы Марии едва ли совпадают с моими,
Я говорила почти шепотом, но мой голос гулким эхом разносился по церкви.
— Меня зовут Мария. Я — чистая непорочная Дева, Мадонна, Мать Христа. Мои корни восходят к культам древних богинь. Мне известно все. Но некоторые люди увидели во мне нечто большее.
Я заметила в публике некоторое недовольство и остановилась, но все молчали, и я продолжила.
— Моя жизнь всем известна. С рождения меня сопровождали чудеса. Маленькой девочкой меня принесли в храм мои земные родители. В шесть месяцев я сама поднялась на семь ступенек храма. В честь моего первого дня рождения было устроено пиршество, на которое собрался весь израильский народ. В три года я танцевала на ступеньках храма и питалась небесной пищей, приносимой мне ангелами. Когда мне было двенадцать, верховный священник Захария созвал всех вдовцов Израиля, и Господь обручил меня с Иосифом. Весь следующий год я хранила целомудрие. Тогда мне явился архангел Гавриил и принес весть, что у меня родится сын Господа.
Теперь в зале уже явственно слышался какой-то шум, но я продолжала:
— В положенный срок я дала жизнь сыну Божиему — Иисусу Христу.
Все смотрели на меня — воплощение Святой Девы, озаренной свечами. Затем кто-то медленно захлопал, и этот звук пронесся зловещим эхом по церкви.
— Многие молят меня о спасении, прощении, любви, совете и поддержке; они перебирают четки и читают мне молитвы.
Хлопки стали громче, и я тоже повысила голос.
— Они возводят мне храмы и говорят, что я караю за грехи. Но моя любовь к человечеству — чистая, материнская. Я выполняю волю Господа Бога. Я родилась смертной посланницей Божией, которую сделали бессмертной.
Я остановилась, услышав, как кто-то закричал:
— Позор!
Затем раздался еще один голос:
— Святотатство!
Вскоре к ним присоединились и другие, пока церковь не наполнилась ревом голосов, выкрикивающих оскорбления в мой адрес. Я опустила голову и не стала ничего отвечать. Мое лицо пылало от стыда, но умом я понимала, что такая негативная реакция этих людей на мое выступление довольно интересна. Я поразмыслила, стоит ли продолжать, и решила, что если только на меня не кинутся с кулаками, я закончу представление. Я смело вскинула голову и, оглядев зал, громко заговорила:
— Кем вы меня видите? Дочерью, невестой, матерью? Или же простой девушкой, крестьянкой, придворной дамой, королевой или святой? Кем вы хотите меня видеть? Определитесь в своем выборе. Я была изображена темперой на пергаменте, разведенными водой красками на стене, маслом на холсте. Меня вырезали из дерева и камня, лепили из глины, отливали в бронзе. Я посланница и послание, предмет культа и культ.
Когда я произносила финальные слова, мой голос потонул в общем шуме. Я выждала минуту, опустив голову и позволяя выкрикивать оскорбления в свой адрес; затем я почувствовала на своем плече чью-то руку. Я подняла голову и увидела перед собой серые глаза Бена Джемисона.