Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]
Шрифт:
Этот ответ, по-видимому, расположил рыжего детину в нашу пользу.
— Так ли? А твой приятель — так же верит?
— А ты поспрошай его: коль немой — так ответит, коль глухой — так услышит.
Путилин дико, страшно расхохотался старчески дрожащим хохотом.
— Ого-го-го-го!.. — прокатился крик.
Задрожал дремучий лес.
Эхо подхватило исступленный хохот старого «фанатика» и гулко разнесло его по окрестности.
Путилин к вящему моему ужасу и изумлению стал приплясывать, словно одержимый бесами.
Он размахивал руками и потрясал
— Ой, сруб, мой сруб! Вы горите, поленца мои, вы сверкайте, уголечки мои! Ой, верушка моя, ой, желанная моя!
— Наш! Наш! Наш! — дико взвизгнул «сторожевой» парень, охраняющий вход в тайник сектантов-изуверов.
Он стал тоже приплясывать.
Чувствуя, что и мне, собственно говоря, следует принять участие в этой непонятной для меня, какой-то чисто языческой пляске, я тоже завертелся.
Какие «pas» я откалывал — ведает один Аллах, пророк его — Магомет, да засыпающий поволжский бор.
Я тоже выкликал — мычанием немого — какие-то звериные звуки.
— Ой, зажгись, ой ,очисти!
— И зажжется, и очистит!
С меня градом катил пот.
Путилин выхватил из-за пазухи деньги (довольно порядочную пачку) и показал их «сторожевому».
— У них взял! У них, проклятых, взял! Нам принес, нам принес. Ой, веди меня к старшому, поклонюсь ему сребром, златом!
Окончилась дико-фанатическая пляска.
Я еле переводил дух.
— Ну, идемте, братушки мои любезные. Притомили вы, ноженьки свои, по тропиночке нашей идучи.
Мы шли по узкой-узкой тропинке. Вскоре показались строения. Можно ли, собственно говоря, назвать строениями те странные «постройки», которые я увидел? Это были все, что хотите: то — большие муравейники, то — огромные норы кротов, но только не жилища людей.
— А скажи, паренек, давно срубы не горели? — шамкал Путилин.
— Ох, давно, отец мой во Христе Исусе! Давно!
Путилин гневно потрясал палкой.
— Аль и вы во власть лепости антихристовой впали? Али и вы забыли, за мирской скверной, глаголы писания: «Аще веруйте, из пещи огненной изведу вас невредимыми?» Огнь — все очищает, чрез огнь — прямая дорога ко Господу.
Страшный «лесовик»-сектант как-то взвизгнув, всхлипнул.
— Слушай же, отче, слушай... В ночь сию возгорится сруб.
— Ой ли? — фанатично «затрепыхал» Путилин.
— Тако реку. Истинно.
На небольшой поляне, со всех сторон густо прикрытой вековыми елями, из нор и щелей выползали люди.
Страшное это было зрелище.
Словно таинственные обитатели подземного царства, выходили старухи, старики, молодухи и юницы из недр земли. На фоне уснувшего черного леса их белые рубахи особенно ярко выделялись.
Тихое, заунывно-протяжное пение оглашало тайник:
«Норушка ты, норушка, Подземная норушка! Свет Христов сияет здесь Во тебе — во норушке».Печальным,
Невольно у меня мороз пробежал по спине.
«Господи, да что же это? Хлысты? Нет. У тех совсем не так. Скопцы? Нет. И у тех иначе. Так что же это такое?»
Я чувствовал, что у меня волосы поднимаются дыбом. А песня, на минуту затихнувшая, вновь звонит своими унылыми переливами дрожащих мужских и женских голосов:
«Бегунцы мы — подземнички Да Христу вернослужники Там живем, где взялися мы От земли в пепел ссыпимся». [26]К маленькому седенькому старичку подвел «сторожевой» Путилина. Я скромно стоял позади его.
Сердце билось в груди неровными скачками.
26
Песнь — «псалом» изверов раскольников-«самосожигателей».
— Вот, свет-батюшка, и еще гостей нежданных Исусе послал! — с низким поклоном проговорил он.
Маленький старик впился в нас, главным образом в Путилина, острым, колючим взором.
— Откуда?
— От поганой рати ко славному стану царя истинного всеправедного.
И вдруг, опять безумно захохотав, он выхватил пачку денег и протянул их сморщенному изуверу-сектанту.
— Ой, жгут, проклятые! Жгут! Много роздал я черным вранам, чтоб не тронули меня, а с остаточками пришел к тебе царь-батюшка, ключу источника воды живой, что горит ярким пламенем.
—Видел кого? Враны где черные? — сгреб деньги «батюшка-царь ключа огненного источника».
— Ой, туча грозная вран собирается, каркают враны, на добычу собираются! Ой, горенько нам лютое, нестерпимое!
— Толком говори!
— Ой-ой-ой! Расступитесь вы сосны могутные, вы встряхнитесь, елочки душистые! Вы поплачьте над нашим тайничком, тайничком верным, приохотливым!
— Сведи старика! Дай попить ему, поесть медушку... А кто это с тобой?
— Раб наш верный Еремеюшка, без ушей, без гласа велия...
Нас повели дальше.
Низкий, низкий вход. С трудом пролезть можно.
Сыро... Влажно. Землей так и пахнет.
В норе-подземелье находилось несколько человек. Тут были мужчины и женщины.
У женщины волосы были расплетены.
Все — и мужчины, и женщины — были в длинных белых рубахах.
По середине темной дыры-логовища, тускло озаренного тонкими восковыми свечами, сидел высокий рослый молодой человек с небольшой курчавой бородкой.