Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]
Шрифт:
3/4 Что такое, Иван Дмитриевич? О чем ты говоришь?
3/4 Я тебя, мистика и оккультиста, спрашиваю,ктопоявляется в белом на могиле?
3/4 Бог с тобой, Иван Дмитриевич, я-то почем знаю? — ответил я.
3/4 Кто из этих мертвецов выходит из гроба и нарушает зловещий покой этого последнего пристанища мятущегося человечества?
3/4 Свят, свят, свят! — донеслось до меня испуганное шамканье-всхлипывание старика сторожа. Его всего трясло от страха. Путилин посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого часа. Он стал одевать пальто.
3/4 Куда
3/4 Надо, почтенный доктор, еще раз осмотреть кое-что, — спокойно ответил он.
3/4 Как?! Ты один собираешься идти в эту тьму в глубь кладбища? — вскричал я.
3/4 Да. Ни ты, ни этот почтенный страж не нужны мне сейчас. Что касается тьмы — у меня, как тебе известно, есть отличный помощник.
И он указал на свой знаменитый потайной фонарь.
3/4 Но мало ли что может случиться? Ты — один. Тут такая глушь... Разреши мне идти с тобой.
3/4 Не надо. Мертвецов, выходцев из гроба, я не боюсь, а живых людей — тоже. Как тебе известно, я умею недурно стрелять из револьвера.
И он ушел.
Тревожное чувство не покидало меня.
Чтобы как-нибудь рассеяться, я втянул старика-сторожа, предложив ему стакан чая, в оживленный разговор. Но — увы! — вся тема разговора опять сводилась чудесным образом к кладбищу, покойникам, к тем разным случаям и происшествиям, вплоть до заживо погребенных, свидетелем которых довелось быть старику.
Правда, порассказал он мне немало любопытного.
Особенно врезался мне в память рассказ его о девушке, похороненной в состоянии летаргического сна.
— Дело это, значит, было по весне. Утром прибыла на кладбище богатейшая погребальная процессия. Карет, венков — страсть! Господа все важные, сейчас видать, что похороны благородные. Узнал я, что хоронят генеральскую дочь, барышню восемнадцати годков. Плачу сколько было — и-и! Особенно мамаша убивалась. Хорошо похоронили барышню, щедро всех оделили, мне даже трешку дали. Я в те поры — нечего греха таить — задувал изрядно, пил, значит. На радостях-то я важно помянул покойницу с могильщиком Кузьмой. Вернулся в сторожку свою, вот в эту самую, и завалился спать. Проснулся — вечер, ночь почти. Вдруг это, значит, дверь моей сторожки с треском распахнулась и вошел, а почитай, вбежал офицер. Молоденький такой, статный, красивый. Лицо — белее полотна, трясется весь. Прямо ко мне.
3/4 Ты, — говорит, — кладбищенский сторож?
3/4 Я, ваше благородие.
3/4 Хоронили сегодня дочь генерала, девицу?
3/4 Хоронили.
3/4 Знаешь, где могила ее?
3/4 Знаю. Как не знать!
Говорит это он так тяжело, словно вот душит что его. Чуть не плачет.
Что, думаю, за диво такое? Кто это, примерно, он, что так убивается, с чего это он ночью ко мне пожаловал? Признаться, за нос себя ухватил: не с угощенья ли, мол, все сие снится мне?
Вдруг схватил это он меня за руку.
3/4 Слушай, — говорит, —
Я, как бы сказать, обалдел даже.
3/4 Как, ваше благородие, раскопать? Могилку-то? Да зачем это? Да разве позволяют могилы раскапывать?
А он все сильнее трясет меня за руку.
3/4 Ах, — говорит, — ничего ты не понимаешь! Нельзя могилы раскапывать, а живых людей хоронить можно?
Оторопь, жуть взяли меня.
3/4 К-как так, ваше благородие, живых людей? Нешто живых людей хоронят?
А он, бедненький, аж руки заломил.
3/4 Хоронят, хоронят, хоронят! — закричал он. И как зарыдает, заголосит!
3/4 Слушай, — говорит, — старик. Я любил эту девушку, скоро думал женихом ее сделаться. Она болезненная немного была, в забытье часто впадала. Однажды она мне сказала: если я умру, погодите меня хоронить, потому, может, это не смерть, а сон длительный будет. Теперь вот я в отлучке был, в дальнем городе. Приехал сейчас вот, вдруг узнаю, что сегодня уж она похоронена.
Офицер, значит, забегал по моей сторожке.
3/4 Живую похоронили! Живую закопали! — Бросился он ко мне опять, руки на плечи положил мне и, точно безумный, стал кричать:
3/4 Скорее, скорее, старик, идем туда, отроем могилу, может, Бог даст, не поздно еще, может, она не проснулась еще в гробу!
Отшатнулся я от него.
3/4 Нет, — говорю, — ваше благородие, от этого ослобоните, на такое дело я не пойду.
3/4 Отчего?! — кричит, а сам меня за грудку трясет.
3/4 Оттого, значит, что за это меня не только со службы сгонят, а еще под суд предадут. Какое яимеюполное право чужие могилы раскапывать? За это в Сибирь угонят.
3/4 А крест у тебя на вороту есть? А ежели христианская душа в лютых муках погибнет?
3/4 А вы, — говорю ему, — бегите, ваше благородие, к батюшке, к о. настоятелю. Ему про все расскажите. Коли он разрешит, так мы в минуту могилку раскопаем, всех могильщиков скличем.
А он как заломит опять руки, аж пальцы захрустели.
3/4 Да не согласятся, — кричит, — они без разрешения властей разных, а время идет! Господи! Господи!
И вдруг это бац мне в ноги:
3/4 Смилуйся! Пойдем! Помоги!
3/4 Не могу...
3/4 Денег тебе дам... хочешь триста рублей?
3/4 Нипочем, ваше благородие.
3/4 Хочешь тысячу? Две? Только скорее, только скорее!
Трясет это его всего, аж жалостно глядеть.
3/4 Встаньте, — говорю, — ваше благородие, не тревожьте себя: не пойду я на такое дело.
Вскочил это он. Лицо — темное, глаза сверкают.
3/4 Убийца ты, вот кто! — закричалон и вдруг заприметил лопату.
Схватил это он ее и выскочил из сторожки моей. Я — за ним. Что ж бы вы думали? Только что выскочили мы из сторожки, как на могильщика Кузьму наскочили. Он это ко мне шел опохмелиться. Офицер мой к нему. Быстро-быстро стал ему растолковывать, одной рукой лопату в руки сует, другой — сотенные билеты. Смотрю: Кузьма соглашается!