Шефы тоже плачут
Шрифт:
– А если да?
– не сдержавшись, уточняю я, и с мрачным удовлетворением наблюдаю за тем, как брови шефа ползут наверх.
– Тогда скажи мне это.
– Что именно?
– Скажи, что ты меня ревнуешь.
Нет, это переходит всякие границы. Уже перешло. И я сама - инициатор подобной беседы, которая мне нравится гораздо больше, чем фантазии о том, что будет делать Орловский наедине с его цаплей наверху.
– Я тебя ревную. Этого достаточно?
– Для чего, малыш?
Он впервые называет меня так. И от этого я делаю жадный короткий вдох, будто Андрей только что ударил меня этим словом.
– Для того, чтобы ты оторвал свою задницу от стула и проводил меня домой, - нарочито грубо отвечаю я, чтобы возвести между нами то, что поможет мне в моём самосохранении, которое и так трещит по всем швам.
Но Орловский не успевает ответить - рядом с ним возникает Милена, которая, глядя мимо, будто меня не существует вовсе, хватает Андрея за руку и куда-то тащит. А он поднимается с барного стула и идёт, будто баран на верёвочке.
Милена начинает танцевать, обвивает его шею руками, потирается о него всем телом. И внутри меня разгорается такой неистовый пожар, что мне хочется только одного - исчезнуть из этого чёртова цаплиного дома и никогда больше не видеть ни её, ни Орловского.
Но вместо этого я поднимаюсь на ноги следом за шефом, тащу за собой подвернувшегося как нельзя кстати под руку Марка и начинаю выполнять такие па, которых не видывали даже самые профессиональные стриптиз-бары. Даром, что одежда в этот момент остаётся на мне, и то хлеб.
Вижу, как во взгляде Орловского, которым он смотрит за моими телодвижениями, разгорается что-то тёмное, потустороннее. И даже почти пугающее. Почти потому, что если бы я не приняла на грудь столько алкоголя, наверняка бы устрашилась шефова гнева.
Милена продолжает елозить по Андрею, потом тянется к его губам, и мне ничего не остаётся, как сцепить зубы и продолжать танцевать с Марком. А тот, к его чести, весьма неплохой партнёр. Подхватывает, где надо, придерживает. Прижимает к себе, если того требует поза, и не прижимает, если не требует. И мне это нравится. Впервые чувствую себя настолько уверенной в чужих руках. Ещё бы совладать с ревностью, и я была бы вполне довольна этим вечером.
Просыпаюсь я бог весть в каком часу. На постели - одна. А вот в комнате - нет. Рядом на полу лежит Марк. В одежде, и это не может не радовать. За окном уже рассвело, судя по тому, что солнце встало, но ещё светит не слишком ярко - часов пять утра.
Пытаюсь воспроизвести по памяти события позднего вечера, но это мне почти не удаётся. Помню только, что танцевали с Марком, что сцепляла зубы, когда смотрела за тем, как Орловский всё же уходит с Миленой наверх. А вот дальше - полный провал.
– Ма-арк!
– обращаюсь к парню громким шёпотом, и он вздрагивает и садится на полу. Озирается растерянно, но постепенно его взгляд проясняется.
– А! Привет.
– Привет. Слушай, у меня к тебе неприличный вопрос.
– Давай.
– Мы ну… не переспали случайно?
На его лице появляется улыбка, по которой ничего нельзя понять. То ли смеётся надо мной, то ли
– А ты бы хотела, чтобы переспали?
– Если бы я хотела, ты бы первый об этом узнал. Ну?
– Нет. Я не сплю с девушками, которые называют меня чужими именами.
О, нет! Я что, обозвала его в ночи Андреем? Это единственный вариант, который пришёл мне сейчас в голову. Только уточнять, так ли это, совсем не хочется.
– М-м-м, извини. Я выпила лишнего.
Я поднимаюсь с постели, бросаю взгляд в зеркало на стене, прихожу в ужас, но стараюсь этого не показывать. И не думать о том, что где-то в одной из соседних комнат находится Орловский со своей пассией.
– Да ничего, всякое бывает.
– Он широко зевает, поднимается с пола и плюхается на освободившуюся кровать.
– Ты вниз не пойдёшь?
– Пойду. Пить хочется.
– Ой, захвати и мне минералочки, м? Тут все раскачаются дай бог к полудню.
– Окей.
Я на всякий случай забираю свои вещи и обувь, безуспешно пытаясь воспроизвести в памяти всё, что связано с окончанием вчерашнего вечера. Который, судя по всему, закончился не для всех. В коридоре тишина, а вот из-за приоткрытой двери одной из комнат слышатся приглушённые стоны и скрип кровати. И мне совсем не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там происходит.
Так и держа туфли в руках, на цыпочках пробираюсь мимо, чтобы не помешать людям заниматься на рассвете одним из самых приятных дел в мире. Но когда достигаю двери в комнату, невольно застываю на месте.
Какой чёрт дёрнул меня заглянуть туда, куда я заглядывать совершенно не собиралась? Вообще не в моих правилах проявлять любопытство, особенно в таких вещах, но в этом случае никакие законы на меня не действуют. Потому что я вижу то, от чего по телу кровь начинает проноситься со сверхзвуковой скоростью. На широкой кровати со сбившейся простынёй лежит, широко разведя ноги, Милена, а прямо между них двигается Орловский. Не узнать его невозможно, да и с кем здесь ещё может быть цапля?
Он замедляет темп, потом увеличивает, а она стонет под ним, впивается пальцами в его мускулистые плечи, и то обнимает ногами, то раскидывает их ещё шире.
Здравый рассудок окончательно покидает меня в этот момент, потому что вместо того, чтобы сбежать, я продолжаю стоять и смотреть на сношающуюся парочку. А потом не выдерживаю, уже не таясь бегу по коридору к лестнице, спускаюсь вниз на пятой скорости и делаю жадный вдох только когда оказываюсь на улице.
Здесь по-утреннему прохладно и сыро. И хоть солнце уже поднялось достаточно высоко - ещё не успело прогреть воздух до такой степени, чтобы меня не начал бить озноб. Или причина вовсе не в рассветных часах?
Надев туфли, я шагаю в вычурным ажурным воротам, которые мне удаётся открыть с третьей попытки. Всё ещё хочется пить, но не настолько, чтобы вернуться в этот чёртов дом. Может, вообще отказаться от участия в проекте? Вряд ли я найду в себе силы, чтобы войти в двери цаплиного особняка с улыбкой на губах и не подавиться поданным ею ужином. Хотя, к чёрту Милену. И Орловского.
Вера права: это шоу - мой реальный шанс. И если уж я не родилась с серебряной ложкой во рту, никогда не поздно отобрать её у цапли и восстановить историческую справедливость.