Шекспир курит в сторонке
Шрифт:
Галина чуть наклонила голову.
– Я вам больше об адвокате расскажу, и о Степане Сергеевиче тоже, и вообще обо всем. Давайте, посажу вас в своей комнате. Козихин скоро уедет, и я без утайки, что знаю, как на исповеди выложу. Хозяин ничем не поможет, он в бытовом плане ребенок, считал Бориса другом, полагал, что тот его видеть рад. Остается лишь удивляться: в бизнесе Степан Сергеевич адекватный, жесткий мужик, а в обыденной жизни подросток, хотя даже нет – просто пацан десятилетний. От цирка в экстазе! Вот уж подходящее увлечение для человека его положения! Пошли!
Галина схватила меня за руку и буквально
– Я тут отдыхаю, когда все дела перелопачу, вон там журналы, книги, телик включайте.
Сидеть одной мне пришлось около часа, до слуха постоянно долетал рык Степана Сергеевича:
– Маня! Где брюки? Маня! Куда подевался галстук?
Хозяин собирался на работу и никак не мог найти свои вещи. Затем в особняке стало тихо, в комнату вошла Галина и, сев в кресло, произнесла:
– Теперь можно беседовать. Что я знаю о Ветошь? Разное, но надо признать – он мастер туман напускать. Вы слышали о клинике Егорова? Нет? Сейчас расскажу.
В конце девяностых – начале нулевых, когда понятие врачебной тайны приняло расплывчатые очертания, а многие доктора без зазрения совести рассказывали журналистам, кому и какие операции они делали, клиника Егорова была уникальным местом. Ни вывески на фасаде, ни охраны при въезде на территорию, никаких машин «Скорой помощи», ни малейшей рекламы нигде. Внешне медучреждение напоминало старую подмосковную дачу, разваливающийся от старости двухэтажный деревянный дом. Но внутри особняк был отделан самым современным образом. Сам Афанасий Николаевич Егоров жил в соседнем здании, поэтому всегда находился в шаговой доступности, прибегал ночью к подопечному, если тому вдруг требовалась помощь.
В лечебнице соблюдалась строжайшая секретность, никаких фамилий медсестры и врачи на историях болезней не видели, лишь имена и годы рождения. Кое-кого из пациентов, чьи лица мелькали на экране телевизора, а фото в прессе, медперсонал узнавал, а кто-то был им неизвестен.
Афанасий Николаевич боролся с вредными привычками знаменитостей. Больше двух человек он одновременно никогда не брал. В клинике было несколько входов, больные не пересекались, посещения родственников запрещались. Галя знала, что алкоголики-наркоманы приходили к Егорову тайно. Иногда она читала в желтой прессе сообщения о том, что какой-нибудь певец отправился на отдых в Майами, и улыбалась. На самом деле голосистый соловей находился у них в палате, и Галина делала ему уколы.
Галя всегда работала на первом этаже, ее коллега Настя – только на втором. Кабинеты Егорова были и там, и там, секретность соблюдалась полнейшая. Сколько больные отдавали за курс реабилитации, медсестра не знала, но ей платили весьма достойно.
Впервые Галя увидела Бориса на кровати с трубками в носу. Он проходил курс дезинтоксикации, ему было очень плохо, медсестра постоянно прибегала к нему с лекарствами. Но через пару недель вполне бодрый Ветошь покинул заведение и сказал на прощание Афанасию Николаевичу:
– Все. Больше никогда не прикоснусь к таблеткам.
– Добро бы так, – ответил осторожный Егоров, – хочу вас предупредить, во второй раз курс очищения более мучительный, потребуются очень сильные препараты.
– Я не вернусь, – воскликнул Борис, – сами знаете, я совершил глупость, думал, раз
– Очень рад, если вы приняли мудрое решение, – кивнул Афанасий Николаевич.
Ветошь ушел, Егоров тяжело вздохнул. Галина поняла, о чем думает врач. Афанасий Николаевич сам изобрел методику лечения наркозависимых людей и, надо сказать, добился впечатляющих результатов. Девяносто процентов больных уходили от Егорова на своих ногах, с твердым желанием никогда более не прикасаться ни к бутылке, ни к галлюциногенам. Но человек слаб. Трое из четверых пациентов возвращались с рецидивом, и тогда лечение шло труднее. Если же вы появлялись в третий, четвертый, пятый раз, Афанасий Николаевич оказывался почти бессилен. Да, он выводил пациентов из критического состояния, но это скорей напоминало услуги «похмельщика», который приезжает по вызову и вытаскивает пьяницу из запоя. Это как таблетка тройчатки, головную боль снимет, но не вылечит, будете регулярно глотать пилюли, а они через некоторое время перестанут оказывать терапевтический эффект.
Афанасий Николаевич честно предупреждал тех, кто удачно завершил первый курс:
– Не поддавайтесь более соблазну, сейчас вы практически здоровы. Но с каждым новым курсом эффект будет ослабевать, в конце концов я не смогу вам помочь.
Но, повторяю, большинство людей возвращались снова. Ветошь не стал исключением. Второй раз он появился неожиданно, без предварительной договоренности. Как правило, Афанасий Николаевич тщательно планировал график заезда клиентов, экстренных услуг не оказывал. Галина не раз слышала, как главврач говорил по телефону:
– Лучше немедленно вызвать к больному реанимацию и отправить его в больницу. У меня сейчас нет мест.
Егоров всегда предупреждал Галину заранее:
– Десятого числа прибудет новенький, приготовь палату.
Но в тот день в клинике уже были двое пациентов, Бориса никто не ждал, и Галина не смогла скрыть удивления, когда увидела его на пороге.
– Где Афанасий? – еле ворочающимся языком спросил бывший клиент.
– Он отсутствует, – ответила Галина.
– Позовите его, мне плохо, – воскликнул Борис и потерял сознание.
Галина переполошилась, позвонила Егорову, тот примчался через пару минут. Доктор и медсестра втянули бесчувственного Бориса в холл, Галя слетала за реаниматологом, Афанасий Николаевич начал делать искусственное дыхание.
Лечебница была оборудована наилучшим образом, здесь имелась палата интенсивной терапии, по счастью, почти всегда пустовавшая. В ней-то и разместили адвоката.
– Не спускай с него глаз, – приказал Афанасий Николаевич, – если заметишь хоть что-то, немедленно зови Леонида Михайловича и меня. Сиди в палате неотлучно.
– А как же Волков? – заикнулась Галина, вспомнив о плановом пациенте первого этажа.
– Не беспокойся, – отмахнулся Афанасий Николаевич, – ты будешь на круглосуточном посту у Бориса.
Она послушно устроилась у письменного стола. В районе пяти утра пациент занервничал. Галина, как все медики, отлично знает: предрассветный час – один из самых опасных для человеческого организма, большинство инфарктов и инсультов случается в промежуток от четырех до шести. Медсестра вызвала реаниматолога, Леонид Михайлович сделал какие-то уколы и предупредил: