Шекспир мне друг, но истина дороже

Устинова Татьяна Витальевна

– Ольга Михайловна, – представилась Ляля.

– Вот так прямо и Михайловна? – спросил хозяин Илья. – Не просто Ольга, а Ольга Михайловна?

Она кивнула. Она уже много лет была Ольгой Михайловной и кокетничать ни с кем не собиралась. Времена, когда ей хотелось кокетничать, давно минули.

Даже когда был… Ромка, она не кокетничала. Она просто его любила, и все.

– Вы всегда носите серое?

– Еще коричневое, – сказала Ляля, у которой снова испортилось настроение, и вся затея с новыми нарядами показалась

ей идиотской и слишком надуманной, как в плохом кино или глупом журнале. Лучшее средство от депрессии – шопинг!.. Купите себе что-нибудь прелестное, и вы увидите, как мир вокруг вас засияет новыми красками.

Какая глупость. Какая унылая чепуха. Никакие одежды ничего не изменят, мир уж точно не засияет.

– Вы не сопротивляйтесь, – вдруг сказал проницательный хозяин магазина. – Раз уж пришли, давайте что-нибудь придумаем! И не переживайте, я не стану заставлять вас что-то покупать.

Ляля вдруг покраснела.

– Если вам не понравится, вы просто уйдете, и все дела.

Егор Атаманов, выскочивший из машины, чтобы купить воды, краем глаза заметил что-то странное, почти невероятное, но не понял, что именно. Он остановился и посмотрел по сторонам.

Зимней улицей шли прохожие, довольно редкие по дневному времени. Сияли витрины дорогих магазинов – здесь были исключительно дорогие бутики, в них мало кто ходил. Ворона качалась на ветке старой липы, крутила головой и время от времени каркала на всю улицу – ка-арр!.. ка-арр!..

Ничего особенного, все как всегда.

И вдруг прямо перед собой он увидел Лялю. Это было так неожиданно, что он даже отступил немного.

Ляля была отделена от него хрустальной стеной, за которой она двигалась, улыбалась и говорила неслышное. Вот повернулась, вот оглянулась, куда-то пошла.

Атаманов задрал голову, прочитал название магазина и опять посмотрел за хрустальную стену. Ляли там не было, скрылась, канула в таинственный полумрак.

Он вдруг сильно взволновался. Так сильно, что трудно стало дышать, и сердце как будто стиснуло немного.

…Зайти? Или спугну?..

Он постоял еще немного, таращась на витрину, потом отошел и сел на лавочку.

– Пусть в цвете будет что-то одно, – говорил Ляле хозяин магазина. – А все остальное будет просто рамкой. Посмотрим, да?..

– Рамкой? – пробормотала Ляля.

Он подавал ей совершенно дикие вещи – штаны с широким поясом, кофту на крупных деревянных пуговицах, перекошенную на одну сторону маечку из невесомой ткани, все черное.

– Какой-то ужас, – выговорила она жалобно, и продавщица Настя посмотрела на нее как на душевнобольную.

– Это вам так кажется, – весело не согласился Илья. – Да вы померяйте, и посмотрим.

Ляля зашла в кабинку, совершенно точно зная, что мерять ничего не станет – зачем?! И так понятно, что это все не годится, не годится совершенно!.. И она покосилась на штаны.

…Я

никогда в жизни не носила штанов, да еще как будто с иллюстрации к «Тарасу Бульбе»!

В кабинке свет сиял особенно ярко, и было много зеркал. Ляля, отражавшаяся во всех, показалась себе неряшливой старухой. Подол юбки весь забрызган грязью, она и не замечала…

Чтобы не стоять в дурацкой замызганной юбке, она стянула ее, стыдясь себя, и кое-как напялила запорожские штаны. Мягкая податливая ткань была особенной на ощупь, приятной.

Ляля мельком глянула в зеркало и, зацепившись взглядом, уставилась, словно не узнавая себя в той, что там отражалась.

Оказывается, она очень давно не смотрела на себя в зеркало!.. Она приблизила лицо и вгляделась.

За плотной шторой было тихо. Никто ее не торопил, ничего не спрашивал.

Ляля смотрела долго и строго.

Потом, не отводя от себя глаз, напялила остальное.

…Как сказал этот Илья? Пусть будет рамка?..

Из рамки на нее глядела какая-то женщина, скорее молодая, чем старая, немного бледная, но бледность, пожалуй, ей шла. Странные одежды сделали ее выше и легче, черты лица определились и как будто похолодели.

– Это я? – спросила Ляля сама у себя. – Это же я?..

По деревянной панели негромко постучали, в прорезь плотной шторы просунулась рука. В руке был огромный, очень тонкий шарф, то ли розовый, то ли сиреневый.

– Немного цвета, – сказали из-за шторы.

Ляля взяла немыслимый шарф, намотала на себя и отдернула штору.

– Неплохо, – оценил хозяин магазина, едва завидев ее. – Совсем неплохо!.. Вон большое зеркало!.. Настя, принесите еще кроссовки, вот те высокие, меховые. Они сюда просто просятся. Какой у вас размер?..

Ляля что-то пробормотала, видимо, назвала размер.

Илья поправил на ней шарф, по-другому его переложил и еще раз окинул ее взглядом с головы до ног.

– Немного блеска на губы, – подытожил он, – совсем чуть-чуть светлой пудры, и все. У вас есть длинное черное пальто?..

Ляля кивнула, рассматривая себя с почти болезненным чувством, – смесью неловкости, удовольствия, узнавания и страха. Словно в эту секунду в ней происходила какая-то перемена, настолько важная и отнимавшая у нее так много сил, что трудно было говорить.

– Все это можно носить именно с длинным пальто или, наоборот, с маленьким полушубком или короткой дубленкой. Вы слышите меня?

Ляля на него взглянула.

– Вот и хорошо. И померяйте кроссовки!..

Она сунула ноги в мягкий мех.

– Можно еще вон в то зеркало посмотреть, возле окна. Дневной свет важнее электрического.

Он посторонился, пропуская ее и явно любуясь ею.

Ляля Вершинина и не подозревала, что ею можно любоваться!..

Какой сегодня странный день, подумала она. Очень странный.