Шелест алой травы
Шрифт:
— Ты… деревня доверилась тебе… — я почти не разбирала этот хрип.
— Ну конечно же! — из моей груди вырвался полубезумный хохот. — Быть ходячим госпиталем для двух ничтожеств на экзамене! Одиноко бродить по Лесу Смерти, с великолепной возможностью умереть в любой момент. И знаешь, я бы погибла, стала бы приятной бодрящей закуской в пасти медведя, если бы не пробегающий мимо коноха-нин!
Мои руки размылись от скорости, нанося град ударов в живот этой мрази.
— Вы отправили на верную смерть обычную гражданскую девчонку, без подготовки, даже без знания элементарных для шиноби вещей. И ты ещё смеешь в чём-то
Моя рука легла ему на грудь, и я сосредоточилась, ощущая светящиеся синие кейракукей и яркие точки тенкецу. Преобразованная чакра в руке начала свою невидимую вибрацию и устремилась через тенкецу прямиком в тело Ублюка.
Он, видимо, был привычным к побоям, не боялся увечий и смерти, но это было нечто совсем иное. Невозможно терпеть, когда болит каждая клеточка твоего тела, когда по твоим жилам растекается пламя солнечной короны и одновременно промораживает космический холод. Когда каждое нервное волокно словно вырвали из тела и окунули в кислоту. Когда тебе настолько больно, что ты не можешь даже понять, что у тебя что-то болит.
Чтобы лишний раз не лечить Ублюдка, я парализовала ему голосовые связки — мне нужна его членораздельная речь. Оставалось лишь следить, чтобы не остановилось и не лопнуло сердце, а если это произойдёт — принять срочные реанимационные меры.
Ублюдок оказался достаточно крепким, чтобы этого не понадобилось. Когда я прекратила воздействие, он долго не мог прийти в себя, понять, на каком свете находится и что с ним происходит.
— Это было даже не наказание. Мне просто хотелось показать тебе, что я могу сделать, если ты не будешь отвечать на интересующие меня вопросы.
— В-в-вопросы? — прохрипел он.
— Да, вопросы, — мой голос был сама мягкость и доброта. — Один из них такой: кто мы с мамой такие? Откуда взялись в деревне?
— Й-я н-не знаю!
Моя голова осуджающе качнулась, я глянула на него как строгая воспитательница на неуклюже врущего малыша.
— Очень плохо, Зосуи-чан! Очень плохо!
Моя рука прошла по его телу, и он вновь забился в приступе боли. Я не стала продолжать очень долго — он должен пока что сохранить рассудок.
— Извини, Зосуи-чан, я забыла тебе кое о чём рассказать. Дело в том, что мне бесполезно лгать — я очень хорошо чувствую чакру и могу сказать, когда кто-то говорит неправду. А ещё я — демонически прекрасный доктор, пусть ваша ублюдочная деревня и оценила лишь ничтожную грань моего таланта. Это значит, что ты не умрёшь до тех пор, пока не скажешь мне всё, что я захочу.
Понадобилось ещё два сеанса свиданий с болью, чтобы он заговорил. Мне подумалось, что в моей технике есть некоторый изъян. Я умею наказывать за неверные ответы, но не научилась награждать за верные. Да, пока что наградой может послужить отсутствие боли, но всё равно, это недоработка. Не то чтобы я решила посвятить свою жизнь пыткам или начать успешную карьеру надзирателем в какой-нибудь тюрьме, но мало ли какие навыки могут понадобиться хрупкой девушке?
Заикаясь, запинаясь и путая слова он рассказал, как маму, женщину с годовалым ребёнком подобрали шиноби Кусагакуре,
— Скажи, Ублюдок-чан, почему вы подобрали именно эту женщину? Почему её, а не одну из тысяч других жертв войн?
Он молчал, но его чакра всколыхнулась, показывая, что я задала очень правильный вопрос.
— Может, дело в том, что у этой женщины — алые волосы? Может, дело в том, что у неё сильная чакра? — мой голос сорвался на крик. — Может, дело в том, что она — Узумаки!?
Если бы он сейчас часто-часто закивал головой, рассказывая на все лады, насколько я оказалась права, это не было бы даже частично так же убедительно, как ответ, что дала его чакра. Итак, я — дочь погибшего могучего клана. Я не Карин из Кусы, нет. Я — Узумаки Помидорка-чан, одна из разбросанных по миру детей Водоворота. Повинуясь мое воле, искреннему желанию сердца, моя одежда потекла и изменилась, образовав на спине большую белую спираль — точно такую же, как я видела в учебнике истории. Дань уважения моим предкам, всем тем, кто не дожил до этого дня.
— Ну а теперь, на сегодня последний вопрос. Кто в ответе за судьбу моей мамы? Кто принимал решение воспользоваться ей таким постыдным и отвратительным образом? Чья злая воля привела к её смерти?
Надо отдать Ублюдку должное, он сопротивлялся очень долго. Мне даже показалось, что я его убила — лишь под воздействием моей чакры его сердце стало биться сначала с перебоями, а затем всё ровнее и твёрже.
— Хорошо, давай попробуем по-другому. Ты сам понимаешь, что сегодня тебе суждено умереть. Разница лишь в том, сколько боли и мучений ты испытаешь, пока не попадёшь в гости к Шинигами. И, как видишь, единственный способ избежать ответы на мои вопрос — это сойти с ума. Остальное я просто вылечу. Ты будешь отвечать?
— Н… н-нет! — почти беззвучно прошептал он.
— Ладно! — легко согласилась я. — И не надо! Попробуем по-другому! В судьбе и смерти моей мамы главная вина лежит на… Одном, двум, трёх, четырёх, пяти, шести, семи… Значит семь человек?
Зосуи заскрипел бы зубами, если бы оставалось чем скрипеть. Но, к его величайшему огорчению, скрыть реакцию чакры на правильный ответ он не мог.
— Вот видишь, это было нетрудно. А теперь давай поближе присмотримся к этим людям. Имя первого из них начинается со следующего кандзи: йе, ви, ве, во, ти, ту, тью, ди…
Его сломили не боль, не увечья, и даже не страх неизбежной смерти. Более всего его подкосила именно неизбежность. Сила воли, крепость духа, стойкость и отвага — всё оказалось бесполезным против моего дара. И он заговорил. Дом с остывающим трупом я покидала, навсегда впечатав в память имена подонков, чьё небрежное решение привело к массе боли и страданий. Но их, боль и страдания, я верну вам, мрази, с лихвой. Оказывается, для принятия решения по судьбе последней Узумаки понадобилось собрание Совета Кусагакуре, всех его семерых его членов. Ну а теперь действительно последняя Узумаки примет решение по судьбе Совета Кусы. Трепещите, подонки, к вам идёт мстительная куноичи Помидорка-чан!