Шелковый путь. Записки военного разведчика
Шрифт:
На связь выходит Отари Давитадзе.
– Сокол. Я – Беркут. Держись. Крокодилы (вертолеты огневой поддержки) будут через пару минут. Обозначь себя. Как понял, прием?
– Беркут. Я – Сокол. Понял тебя хорошо. Спасибо.
Жестами показываю своим разведчикам, чтобы обозначили фланги. Ребята поджигают сигнальные дымы. Через мгновение над нашими головами проходят два Ми-24. И открывают огонь по засаде НУРСами (неуправляемыми реактивными снарядами). Интенсивность стрельбы моджахедов сразу падает.
Это дает возможность сосредоточиться на минах. Их много, но проползти можно. Тем более сейчас,
Все бы ничего, но шальная духовская пуля попадает в одну из мин перед моим носом. Мина срабатывает. Несколько осколков впиваются мне в лицо. Самый большой перебивает нижнюю губу. Крови немного, но говорить я не могу. Жестами показываю Максиму, чтобы передал всем группам: «Остановиться, занять круговую оборону и выходить по одному. Следом за мной». Передаю ему свою радиостанцию.
В эфире голос комбата. Похоже, он лично прослушивает наш эфир. Фраза Ришата заставляет его поволноваться.
– Сокол, Я – Пахарь. 737 (Доложите обстановку). Я – Пахарь. Прием.
Показываю Максу, чтобы ответил комбату. Он выходит в эфир.
– Пахарь, Я – Сокол. 037 (У нас все нормально). Я – Сокол. Прием.
– Где старший Сокола? Я – Пахарь. Прием.
Что ему ответить? Я отмахнулся, скажи мол, куда-то вышел. Занят или вообще болтает сейчас с каким-нибудь другим комбатом. Потом объяснимся, сейчас надо заниматься делами. Делать проход в минном поле.
Лепестки мы прошли довольно быстро, но впереди оказалось самое сложное. Настоящее минное поле. Стало понятным многое из того, что произошло за последние сутки. Третья разведрота вышла на засаду прошедшей ночью в район гора Гагаргар. Это был отвлекающий маневр. Тем временем саперная рота дивизионного инженерно-саперного батальона устанавливала минное поле в районе пересохшего русла реки Танги. Вот откуда взялись следы наших армейских сапог в этом районе. Моя же засада была частью общего плана. Не ведая того, я прикрывал саперов с фланга.
Около часа шомполом автомата я сантиметр за сантиметром прощупывал грунт, проделывал проход в минном поле. За это время мы проползли почти пятьдесят метров. Оставшиеся двенадцать километров до заставы мы проехали на своих БМП минут за пятнадцать.
А потом еще полчаса Любовь Николаевна накладывала мне швы на нижнюю губу. Комбат сидел рядом и за что-то извинялся. Осколки решили не доставать. Корпус мины-лепестка сделан из пластмассы, и рентген их не обнаруживает. Поэтому искать осколки можно только на ощупь. Я подумал, что моя челюсть вполне может без этого обойтись. Тем более что Любовь Николаевна пообещала, что через пару лет они все равно должны выйти наружу. Прожить так долго я даже и не надеялся.
Весь следующий день я чувствовал себя героем. Я вывел взвод из засады без потерь. А еще освоил новую специальность. Сапера. Точнее – одноразового сапера.
Не нужно было быть большим умником, чтобы понять главное. Не мой опыт и даже не прославленная немецкая «змейка» спасли жизни моих бойцов. Нас никто и не хотел убивать. Душманы разыграли свою серенаду «Солнечной долины» как по нотам. Судя по всему, на той стороне перевала находился караван с оружием.
Я чувствовал себя оплеванным. С головы до ног. Хотя на что здесь было обижаться?! Мне повезло, я встретил более сильного и опытного противника. Чем был сам. Нужно было у него учиться. Урок был прекрасный. И все равно на душе было очень грустно. Интересно, а кому бы после такого было весело?
Я вышел на связь с Отари Давитадзе. Еще раз поблагодарил его и рассказал о своих опасениях. О предполагаемом караване. Отари со мной соглашается. И успокаивает: за одного битого двух не битых дают. Ну почему я не из числа тех двух?!
На заставе меня ждет письмо от Кости Гуриненко, талантливого и веселого школьника из Киева. Мы играем с ним в шахматы в письмах. Одно письмо – один ход. Партия получается очень длинной. И только это спасает меня от полного разгрома. Ведь Костик – кандидат в мастера спорта по шахматам. И одно письмо от девчат из института народного хозяйства имени Плеханова. Одна из них, Ленка Калинина, – сестра моего друга Гришки Крюкова. Остальные – наши друзья: Галка Титова, Юлька и Оля Бантюковы, Таня и Ира. Живут они в одной комнате и письма свои подписывают ее номером «703»: «Гришка пишет, что у вас самое страшное – это прослыть трусом». Я с ними не согласен. У нас самое страшное – это прослыть идиотом. И все-таки они правы. На ум приходят какие-то строчки. Я записываю их на обратной стороне своей рабочей карты.
Ты спрашиваешь, как мы здесь живем?И что всего страшней на поле боя?Ты знаешь, милая, под бешеным огнемВсего страшнее тень позора.Всего страшней не встать в цепи,Прижатой к снегу пулеметом.И в полный рост не сделать шагНавстречу бесконечным звездам.Сафиулло
К вечеру возвращается хорошее настроение. Оно всегда возвращается после хорошего обеда. Из штаба дивизии пришла очередная радиограмма: «Расширить работу с местным населением по поискам возможных перспектив продолжения перемирия, по выявлению наиболее агрессивных банд и способов их ликвидации». Есть в Афганистане такая традиция: как только наше командование объявляет перемирие или временное прекращение огня, духи начинают активно запасать боеприпасы и перегруппировываться. И активизируют свою диверсионную деятельность. А значит, работы разведчикам прибавляется. Ведь на востоке объявление перемирия всегда было приметой слабости.