Шелковый шнурок(изд1985)
Шрифт:
Секретарь молча поклонился и вышел.
Кара-Мустафа торопливо зашагал по просторному помещению библиотеки, залитому солнечными лучами. Лихорадочно думал: что привёз чауш? Жизнь или смерть?
Никто не мог дать ответа на этот вопрос.
Остаться и выяснить, кто этот чауш, с чем приехал, или бежать сразу, пока не поздно?
Он колебался. И на эти вопросы ответить мог, пожалуй, только один аллах.
Страх сжимал его сердце. Но все же в самой глубине сознания теплилась мизерная надежда. Может, не все утрачено? Может, привезён приказ о новом походе? Или — отставка?..
Возвратился
— Ну что? — подался к нему всем телом великий визирь.
— Прибыл чауш-ага Сафар-бей, эфенди.
— Сафар-бей! — обрадовался Кара-Мустафа, чувствуя, как огромная тяжесть постепенно оставляет его. Забыв даже спросить, с чем тот прибыл, сразу же приказал: — Сафар-бея ко мне! Быстро!
Секретарь удалился.
Кара-Мустафа облегчённо вздохнул. Ну, кажется, аллах смилостивился. От своего-то чауш-аги, безусловно, нечего ждать плохих вестей… Значит, либо вести хорошие, либо, выполнив приказ, Сафар-бей просто возвратился… От него многое можно узнать… Он видел султана!
Дверь распахнулась внезапно. В библиотеку торжественно, как на параде, вошёл чауш-ага Сафар-бей. Но что это на его вытянутых руках? «О аллах-экбер!» Кара-Мустафа вздрогнул. Ему несли на серебряном блюде шелковый шнурок!
В библиотеку входили и входили янычары. В дверях стоял бледный, перепуганный секретарь. За ним толпились слуги, тоже бледные и испуганные.
Великий визирь все ещё не верил собственным глазам.
— Ты… Сафар-бей?.. — глухо проговорил он, поражённый происходящим. Смертный приговор прислан с его собственным чаушем!
— Это воля падишаха! — громко объявил Сафар-бей.
У Кара-Мустафы зашлось сердце, онемели ноги.
— Есть у меня право выбора — выпить яд или застрелиться? — спросил великий визирь, в надежде выговорить хотя бы малейшую оттяжку, которая дала бы ему возможность кинуться к противоположной двери — за ней винтовая лестница в подземелье, откуда начинался тайный ход. Шанс ничтожный, но все же…
— Такого выбора у тебя нет, Асан Мустафа! — жёстко ответил Сафар-бей и приказал янычарам: — Взять его!
Янычары быстро окружили великого визиря, схватили за руки.
Тонкий и скользкий шёлковый шнур змеёй обвился вокруг его шеи…
ДОРОГА БЕЗ КОНЦА
1
Побагровевший от гнева паша Галиль топнул ногой на Юрия Хмельницкого, закричал, как на мальчишку:
— Я написал в Стамбул, что у меня нет для тебя войска, нет денег! Сейчас не то время, когда мы можем нарушать мирный договор с Москвой! Поражение под Веной окончательно подорвало наши силы, а ты хочешь втянуть империю в новую войну с московской царицей Софией! Ни одного воина я тебе не дам! Таков приказ дивана… Если султан — да будут благословенны его лета! — вытянул тебя из Еди Куле и послал сюда, то надеялся, что ты сам наберёшь войско из казаков и будешь защищать Правобережье и от Ляхистана, и от Москвы. А оказалось, что от тебя все бегут, как от прокажённого! Смешно сказать — только пьяница Многогрешный, которого я почему-то ещё не повесил, поддерживает тебя! — И паша с презрением посмотрел на согнутую спину Многогрешного, который боязливо выглядывал из-за Азем-аги. — Да ты сам не просыхаешь от
— Но… мой благодетель, высокочтимый эфенди…
— Молчи! Будь моя воля — давно бы повесил вас обоих, как вонючих псов!
— Чтобы набрать войско, нужны деньги, — не сдавался Юрась, — а проклятый изменник и ворюга Кара-Мустафа все украл у меня… Пустил по миру! Потому и прошу выдать мне на военные нужды из государственной казны пятьдесят тысяч курушей…
— Что?! — приземистый Галиль-паша так и подпрыгнул от возмущения. — Ты слышишь, Азем-ага? Пятьдесят тысяч! Не тысячу, не пять, а пятьдесят тысяч! Да он завтра же промотает их в кабаке!..
Паша долго испытующе смотрел на Хмельницкого. Немного успокоившись, сказал жёстко:
— Последний раз даю тебе две тысячи курушей, но с условием — набрать хотя бы двести казаков! Сделаешь это — получишь больше. Не сделаешь — я устрою и тебе, и твоему хитрецу Многогрешному такое табандрю [93] , что — клянусь всевышним! — запомните меня до самой смерти! А теперь — убирайся с глаз долой!
— Благодарствую, эфенди, — поклонился Юрась, пряча досаду. — Сегодня же сотник Многогрешный поедет в Немиров на переговоры с тамошними казаками…
93
Табандрю (тур.) — жестокое наказание: битьё палками по пяткам и по спине.
2
На майдане, посреди Выкотки, собралась вся немировская сотня. Казаки хотели узнать, зачем приехали из Львова пан Порадовский и пан Монтковский. О чем они там толкуют с полковниками Андреем Абазиным и Семёном Палием, прибывшим из Фастова.
— Может, привезли остальные деньги, которые не выплатили за венский поход? — рассуждали одни.
— Как же, держи карман шире! — отвечал им кто-то. — Что с возу упало, то пропало!
Казаки волновались.
— Нечего им сидеть за стенами! Нехай выходят сюда! На люди!
— Пусть комиссары гетмана Яблоновского всем скажут, почему не выплатили вознаграждение семьям тех, кто погиб в походе или умер от болезней!
Среди казаков шнырял Свирид Многогрешный. Он больше слушал, мотая на ус каждое слово, порой и сам подавал голос:
— Правду люди говорят! Нечего полковникам комиссаров прятать… За нашими спинами договариваются! Как погибать в походе — так нам, а как получать денежки — так они впереди.
Его сгрёб за шиворот Метелица, сопровождавший Палия в Немиров.
— Что-то я тебя, братец, в походе не видывал! Наших полковников хаять не смей! Бреши, да знай меру! А не то по сопатке получишь! — И старый казак поднёс к самому носу Многогрешного свой здоровенный кулачище.
Выкрики в толпе усилились. В дверях появился Абазин.
— Что за шум, братья?
В ответ загомонили громче:
— Выходите толковать на майдан!
— На люди! На люди!
Абазин улыбнулся. Был он высокий, горбоносый, с чёрными бровями. И горяч, и скор на руку. Все это знали. Но улыбка его всегда означала хорошее настроение. За ней никогда не таились коварство и злоба.