Шепот бессмертных
Шрифт:
– Давно, – ответил я, направляясь к выходу из кабинета.
– Да погоди ты! – поспешила она за мной. – Столько не виделись! А знаешь, я не замужем!
Открыв было дверь, я повернулся к девушке. В душе вспыхнула жуткая ярость. Я схватил двумя пальцами её подбородок и поцеловал в губы, ехидно наблюдая, как она шокирована. Постепенно её глаза засияли от счастья. Когда я её отпустил, она улыбнулась, что-то хотела сказать, но я сухо оборвал:
– На прощанье! Не злись…
И выпроводил барышню вон. Каменный саркофаг
И через месяц мне поставили диагноз «Лейкемия»…
Воспоминания во мне больше не будили ни гнева, ни обиды. Они просто были. Застывшие картинки в недрах моей черепной коробки. В последнее время, я нечасто к ним обращался, стараясь больше думать о настоящем. Но когда настоящее ставит серьёзные проблемы, разум так и стремится от них спрятаться. Вот и вспоминается всё, что не попадя.
Сам того не заметя, я вышел к реке. В наших широтах реки до конца не замерзают. Озёра – да. Но реки… слишком они быстрые, чтоб покрыться неповоротливым панцирем льда. Всё равно, хоть ручьём, а будут бежать.
Пройдя немного по берегу, я нашёл поваленное дерево. Расчистил с него снег и сел, упёршись согнутыми локтями в колени. Вид, что надо. Берег, на котором находился я, был высоким, обрывистым. Противоположный, наоборот, плавно спускался к реке.
Снег перестал срываться с серого неба. Только ветер усилился, доносил холодный влажный воздух с реки своими порывами.
– Ох! Можно? – я вздрогнул от неожиданности, когда рядом со мной на поваленное дерево опустился пожилой мужчина.
Дёрнув плечом, мол, не занято, я собрался вставать.
– Погоди, не спеши! – усмехнулся мужчина в седую бороду. – Я ж тебя не гоню. Или, как и вся молодёжь, старостью пренебрегаешь? Да не боись, не боись! Что ж я тебе сделаю?
И, правда, куда мне торопиться? День-то я освободил. Подумав, что каких-то двадцати минут мне не жаль, а идти, всё равно, никуда не хочется, я остался.
– Дед, – взглянул я на него. – Ты куда по лесу идёшь? Не удобно ведь.
– Да никуда! – ответил он, хохотнув. – Я тут каждую недельку гуляю. Люблю лес, вот и вся недолга.
Своим видом этот человек внушал уважение. Седые короткие волосы, выбивавшиеся из под шапки, длинная по современным меркам борода такая же седая. Глаза пронзительные. Под цвет зимнего серого неба. Только смотрят с добром. Густые брови. Глубокие морщинки в уголках глаз говорили о весёлом нраве моего собеседника.
– А ты чего тут забыл? – спросил он. – Городской по виду.
– Я тоже лес люблю, – ответил я и посмотрел вдаль, на противоположный берег. – И реку эту.
– Эх, молодец! – одобрили меня. – А то вам, городским, всё время некогда, всё вы спешите…
– Дед, – перебил я, усмехаясь. – Это не мы спешим, а жизнь. Мы только за ней поспевать пытаемся.
– Не дури себе голову. Вот она, жизнь. Глянь!
Он обвёл рукой лес,
– Куда она спешит? Вот! Это вы в городах, как в муравейниках, позапирались и копошитесь всё, суетитесь! Жизни иной не знаете!
Я хмыкнул:
– Ну а ты? Знаешь иную жизнь, кроме этой? – я повторил его жест, обводя зимние просторы.
– А нет другой, сынок! – улыбнулся дед, показывая ровные зубы. – Всё другое и не жизнь вовсе.
– А что ж тогда? Существование?
– Не-е-ет, – вздохнул он. – Много хуже. То смерть медленная, не иначе.
Он наклонился. Оказывается, у его ног был небольшой старый рюкзак. Из него дед достал термос. Тоже старенький, как бы ещё не «советский». Потом мне была протянута пластиковая чашка и большой бутерброд с маслом и сыром.
– На вот, всё равно, мне столько не съесть. А чаёк у меня хороший. На травах. Сам летом собирал. Угощайся!
Очевидно, второй кружки у путника не нашлось. Себе он чай налил прямо в крышку термоса. Потом достал ещё один бутерброд – для себя.
– И что может быть лучше, чем обед на воздушке? Ты ешь-ешь, а то в городе привыкли, небось, на бегу всё хватать, да пылью дышать. Тут-то воздушек хороший, с морозцем.
– Какой тут мороз? – я откусил от бутерброда. Натуральное масло не растекалось по хлебу в любую погоду, как то, что продаётся в супермаркетах, а откусывалось, даря свой неповторимый привкус. – От силы минус пять!
– А вон у тебя щёки заалели! – рассмеялся дед. – Кто ж их, как не мороз, щиплет?
Я отхлебнул горячего напитка. Чай, и вправду, был восхитительный. Коричневато-зелёного оттенка с насыщенным вкусом мяты. Но угадывались тут и другие травы. Я, конечно, не знаток, но землянику учуял.
– Ну? – спросил он. – Как?
– Горячий! – ответил я.
Меня снова одарили смехом:
– Смотри, не обожгись.
– Уже поздно, – констатировал я, вдыхая и пропуская по языку холодный воздух. – А чай вкусный!
Дед оказался очень разговорчивым. Он рассказывал о рыбалке, о ягодах, о травах. Всего мне было не запомнить. Мы ещё съели по бутерброду. Сам не замечая того, я начал его искренне слушать и спорить в тех местах, где он был не прав. Конечно же, меня называли «молодым» и «городским», но звучало это как-то не зло. Даже придраться не к чему.
– В городе, всё равно, смерть медленная, – продолжил он. – Вы там, как на динамите сидите. А фитилёк-то уже подожжённый!
– Динамит, – хмыкнул я, – это, как раз, очень быстро!
– Ну! Я ж тебе сравнение привожу. Вот вы, вроде как живёте, а не в полную силу. Дышите, а не в полную грудь! И потом бац! И всё.
– Что «всё»?
– То «всё», что «всё», – объяснил дед. – Травите вы там себя каждый час.
– С этим не спорю. Травим! – согласно кивнул я. – Только как быть иначе? Из городов все в деревни не пойдут, по хуторам и сёлам не расселятся.