Шепот в ночи
Шрифт:
– Да, конечно. Спасибо, тетя Шарлотта.
– Мы живем там, – она повернулась туда, где керосиновые лампы освещали путь.
Стены здесь были увешаны работами Шарлотты: старыми картинами, которые она дорисовывала, и ее собственными вышивками в рамах. Мы прошли мимо стола, который был застелен чем-то, напоминающим простыню и с нарисованным на ней лицом клоуна.
Несмотря на беспорядок, в котором висели и лежали вещи, работы Шарлотты были чрезвычайно хороши. Я видела, что Джефферсону нравились цвета и картины, и я подумала, имеют или нет эти наивные
– Это комната моих родителей, – сказала Шарлотта, останавливаясь у двери, – а это они, – она указала на портреты на противоположной стене.
Эти картины она не подрисовала, даже несмотря на то, что ни мистер Буф, ни миссис Буф не улыбались. Казалось, они оба выглядели сердитыми и несчастными. Шарлотта повернулась назад к двери и открыла ее.
– Я всегда оставляю здесь зажженную лампу, – объяснила она. – На случай, если они вернутся. Я не хочу, чтобы они натыкались в темноте на вещи, – добавила Шарлотта и рассмеялась.
Глаза Джефферсона снова округлились.
Это была огромная комната с большой дубовой кроватью. У нее были поднимающиеся почти до потолка столбы и высокая спинка в форме полумесяца. На кровати до сих пор были подушки и одеяло, но на них толстым слоем лежала паутина. На другой стороне был невероятных размеров камин и большое окно. Длинные занавески были плотно зашторены и, казалось, провисали от пыли, накопившейся годами. Над камином висел портрет молодого Буфа. Он стоял, держа в одной руке ружье, а в другой – связку подстреленных уток.
В комнате было много темной красивой мебели, а на ночном столике лежали большая Библия и очки для чтения. Но в комнате был затхлый воздух. Когда мы с Гейвином посмотрели на туалетный столик, то увидели, что там до сих пор лежат расчески и гребешки, баночки с кремом, а некоторые даже открыты. Мы переглянулись. Казалось, комната является чем-то вроде святыни и содержится так, будто со дня смерти отца Шарлотты прошел всего один день. Я знала, что ее мать умерла гораздо раньше. Шарлотта закрыла дверь, и мы проследовали дальше.
– Здесь спала Эмили, – прошептала она. – Я не оставляю здесь зажженной лампы, не хочу, чтобы ее дух вернулся назад в дом. – Мы прошли мимо еще одной закрытой двери и подошли к другой. – Мы с Лютером спим здесь, – она указала на одну из них. – А теперь, – произнесла она, останавливаясь, – вот две премилые комнаты для гостей.
Она открыла первую дверь и вошла, чтобы зажечь свет. В комнате было две кровати, разделенные тумбочкой. С двух сторон от них стояли комоды, а слева и справа от кроватей были большие окна.
– Это туалет, – объяснила Шарлотта, открывая дверь, –
Мы заглянули в комнату. Она была почти такая же.
– Джефферсон будет спать с тобой или с Гейвином? – спросила Шарлотта.
– Как ты хочешь, Джефферсон?
– Я буду спать с Гейвином, – важно заявил он, и я улыбнулась. Он не стал признаваться в том, что хочет спать со своей старшей сестрой.
– Ну, если только он не храпит, – шутливо проговорил Гейвин. – Мы займем эту комнату, – он кивнул на комнату, в которую вела дверь.
– Ванная – напротив в коридоре, – сказала Шарлотта. – Там есть полотенца, они всегда там, а также мыло, хорошее, не такое, каким пользовалась Эмили. И у нас опять есть горячая вода, хотя водопровод иногда ломается, но Лютер его чинит. Вы не хотите переодеться?
– У нас небольшая проблема, тетя Шарлотта, – произнесла я. – Когда мы ждали в Нью-Йорке Гейвина, все наши с Джефферсоном вещи украли.
– О, Боже, – она прижала руки к груди. – Как печально. Ну, – утром мы поищем новую одежду. Мы поднимемся на чердак, где множество сундуков, набитых вещами, включая туфли и шляпы, перчатки и пальто, хорошо?
– Полагаю, да, – согласилась я, глядя на Гейвина. Он пожал плечами.
– А сейчас давайте поспешим на кухню и поедим там чего-нибудь, а ты расскажешь мне все о себе с момента твоего рождения и до сегодняшнего дня, – предложила Шарлотта.
– Для этого, тетя Шарлотта, понадобится довольно много времени, – вздохнула я.
– О, – она сразу погрустнела. – Ты скоро уедешь домой?
– Нет, тетя Шарлотта. Я не хочу больше возвращаться домой, – ответила я, и ее глаза округлились от удивления.
– Ты хочешь сказать, что останешься здесь навсегда?
– Столько, сколько это будет возможно.
– Ну, тогда навсегда, – беззаботно сказала она, хлопнув в ладоши, и, засмеявшись, повторила: – Тогда навсегда.
Мы последовали за ней. Она взяла Джефферсона за руку и принялась объяснять, как ему понравится путешествовать по дому и окружающей его местности. Двигаясь по коридору, она рассказывала ему о кроликах и цыплятах, и о хитрой лисе, которая постоянно охотится за ними. Наконец мы дошли до кухни. Лютер приготовил нам бутерброды с сыром и чай. Шарлотта открыла хлебницу и достала булочки с вареньем которые она испекла.
– Вскоре после смерти Эмили, – объяснила она, – мы поехали в город и купили двадцать фунтов сахара, правда, Лютер?
Он кивнул.
– И мы его теперь все время покупаем. Эмили никогда не разрешала нам есть сахар, да, Лютер?
– Эмили нет, и слава Богу, – проговорил он. Мы сели за стол и принялись за бутерброды, а Шарлотта тем временем все рассказывала и рассказывала о том, что она сделала после смерти Эмили. Она пошла в ту часть дома, куда Эмили запрещала ходить, открыла сундуки, комоды и шкафы. Она стала пользоваться духами и помадой, когда ей захочется. Но больше всего ей нравилось изготавливать поделки, рисовать и вышивать.