Шепот
Шрифт:
– Я отнесу тебя.
Он поднял ее и нес легко, как ребенка. Он положил ее на постель и снял с нее одежду.
– Сначала мыло и воду, – сказал он. – Не бойся, я буду очень осторожен. Затем крем-антибиотик. Это все я сделаю до того, как вызову врача завтра утром.
– Я не собираюсь вызывать врача. Ты не вызвал бы врача для себя из-за растяжения связки ноги или какой-то колючки.
– У тебя было восемнадцать колючек. Я сосчитал.
– Все равно я не собираюсь вызывать врача, – настаивала она. Ей хотелось заставить
– Ладно, поступай так, как тебе нравится, – сказал он.
Когда она накрылась одеялом, он все еще стоял и смотрел на нее.
– Что ты хочешь? – прошептала она. – Ты хочешь что-то сказать.
Он опустил глаза и глубоко вздохнул.
– Да. Я был сердит. Однако я не толкнул тебя на изгородь.
– Ты толкнул меня. Ты собирался ударить меня, ты был в нескольких дюймах от моего лица.
– Я не был.
– Ты собирался, Роберт.
– Ты ясновидящая, что ли? Можешь предсказать, что кто-то собирается что-то сделать?
– Ты внезапно схватил меня за плечо и толкнул меня. И я видела твое лицо. Оно было искажено от ярости.
– Прежде всего, было слишком темно, чтобы ты могла видеть, искажено мое лицо или нет. Это ерунда, Линн.
Все, что хотелось ей, это лежать в темноте и отдыхать.
– Почему ты не оставишь меня одну? – заплакала она. – Есть ли у тебя сострадание? По крайней мере, позволь мне попытаться заснуть, если я смогу.
– Я не хочу беспокоить тебя, Линн. – Он направился к двери. – Я надеюсь, что ты сможешь заснуть. Я сомневаюсь, что смогу заснуть. Ужасная ночь. Эти ужасные недоразумения. Иди вниз, Джульетта. Перестань надоедать.
– Оставь собаку здесь. Я хочу, чтобы она была со мной.
Затем темнота заполнила комнату. Слабые звуки ночи были нежными, шелест листьев дуба под окном и легкое позванивание бирки на ошейнике Джульетты. Собака подошла к постели, поднялась и лизнула воспаленную руку Линн, как будто намеревалась успокоить ее; как всегда, успокоение принесло самые благодарные слезы. И Линн лежала спокойно, позволяя слезам стекать по щекам, чувствуя их прохладу. Через некоторое время собака с шумом бросилась на пол около кровати, слезы прекратились, и Линн закрыла глаза.
Но сон не приходил. Эмили еще не было дома. Возможно, очень поздно, думала она. Однако боль не позволяла ей повернуться и посмотреть на часы. Снизу доносился острый запах трубки, и она знала, что Роберт сидит на софе и смотрит телевизор или читает, или, может быть, просто тупо уставился в пространство. Не имеет значения. Она не хочет думать о нем вообще. Пока не хочет.
Через некоторое время она услышала слабый глухой звук закрывающейся дверцы машины, после чего последовали шаги Эмили, пробирающейся по холлу в свою комнату. Где
Наконец ей показалось, что, возможно, приходит блаженный сон.
Линн еще не заснула, как Роберт вошел в комнату и лег в постель, но она сделала вид, что спит.
Утром, все еще притворяясь спящей, Линн ждала, пока он не оделся и не спустился вниз. Потом она встала и захромала к зеркалу, которое подтвердило то, что она ожидала увидеть: опухшее лицо с маленькими покрасневшими глазами, утонувшими в оплывших щеках. Некрасивое распухшее лицо, и на нем темные капельки сухой крови на длинных царапинах. Даже видеть это было еще одним незаслуженным наказанием.
Она стояла, тщетно пытаясь скрыть случившееся под макияжем, и соображала, помогут ли ей черные очки или следует бравировать этим, когда вошел Роберт.
– Я надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, – сказал он с беспокойством.
Мне хорошо. Мне совсем хорошо. Разве ты не видишь?
– Я вижу только, что тебе больно. И это причиняет боль мне, даже несмотря на то, что сейчас ты, может быть, думаешь, что это не так. Однако я сожалею, Линн. Очень сожалею о случившемся. Я не могу тебе передать.
– Это не просто случилось: я не собиралась больше признавать этот вздор. Это случилось из-за кого-то, но не из-за меня.
– Я представляю себе, как ты себя чувствуешь. – Роберт был теперь терпелив, он каялся. – Я представляю это себе, хотя, должно быть, ты думаешь иначе. Я был в ярости – мы сможем поговорить об этом когда-нибудь в другой раз – я испугал тебя своей яростью, что было несправедливо с моей стороны, и поэтому ты побежала, и тогда… Она прервала его.
И тогда я не хочу больше ничего слушать.
Хорошо. Спустись вниз и позавтракай. Пусть все останется, как обычно, хотя бы для девочек. Энни только что привезли домой. Я рассказал им о твоем инциденте, так что они подготовлены.
– О моем инциденте. Ах, да, – передразнила его Линн, стирая с глаз тушь, которая придавала ей вид больной совы. Она должна просто честно показать девочкам, что она плакала. Во всяком случае они увидят ее раны.
Эмили приготовила стол для завтрака. Кофе кипел в кофейнике, а хлеб жарился в тостере. Очевидно, она выходила в сад и сорвала ветку сирени для зеленой вазы. Эмили была заботлива.
– Для кого-то, кто лег спать так поздно, ты рано встала, – пошутила Линн.
Наша компания едет на озеро, – сказала Эмили, стараясь не смотреть в лицо матери, – там у родственников Харриса стоит лодка. Что случилось с твоей ногой? Ты ее также повредила?
Ничего серьезного. Я просто не могу надеть туфли, поэтому я сегодня останусь дома. Энни уставилась на Линн.
Ты выглядишь ужасно, – сказала она. – Ты еще и плакала.
Эмили сделала сестре замечание.
– Займись своим делом, глупая, – с досадой произнесла она.