Шереметевы. Покровители искусств
Шрифт:
Контузии, плен, смерть родителей, нечеловеческие условия жизни после войны – все это сильно подкосило Василия Павловича.
После войны Василий вернулся в ту же башню Новодевичьего монастыря, неотапливаемую, без воды и света. Ухаживал за заброшенными могилами. Добрые люди помогали ему выжить и сберечь оставшиеся ценные документы и архивы семьи Шереметевых, книги и семейные реликвии. Ни денег, ни опыта их добывания у Василия Павловича не было. И тут на помощь пришли Павел Корин и Игорь Грабарь.
Корин купил у Шереметева флорентийскую мозаику
Игорь Грабарь считал Шереметева исключительно талантливым в живописи, неоднократно пытался устроить его выставку в Москве, помогал получить заказы. Но только две подлинных картины Шереметева при его жизни были куплены. Выставки же не устроено ни одной!
Честный, искренний человек, он не умел ловчить, уговаривать, унижаться, а потому так и не смог добиться успеха в советских реалиях.
Однако его комната – как ее называли в Москве, «Шереметевская башня» – стала таким же культурным центром, каким некогда был в Петербурге Фонтанный дом. Туда постоянно стекались люди, говорили об искусстве, листали старинные фолианты из домашней библиотеки, смотрели картины. Кто только не бывал там: архитекторы, писатели, искусствоведы, музейные работники, художники, артисты! Особенно облюбовали башню коллекционеры – антиквары, которые часто обманом или уговорами буквально задаром умудрялись выманить ценнейшие вещи. Пытались купить у Василия Павловича и фамильного Рембрандта, в частности, покупателем был даже директор Музея Изобразительных Искусств, но Шереметев всем и всегда отвечал односложно: «Рембрандт не продается!».
А в 1956 году, когда мир отмечал 350-летие со дня рождения голландского живописца, Василий Петрович преподнес картину в дар музею. На обороте холста значилось мелкими буквами: «Из частной коллекции. Дар В. П. Шереметева».
Стоимость картины в то время оценивалась в сто тысяч долларов.
Владея такими сокровищами, Шереметев продолжал жить в своей башне, и прожил там почти тридцать лет, ничего не требуя и не прося у властей. Когда его жена, Ирина Владимировна, стала хлопотать о квартире, говоря, что невозможно жить в неотапливаемом помещении с маленьким ребенком – у Шереметевых была дочь – и напомнила чиновникам, как много сделали Шереметевы для истории и русской культуры, какой подарок недавно преподнес граф музею, ей ответили:
Граф Шереметев? Тот самый? Ну, так посадите его в клетку и показывайте, как диковину!
Ошеломленная столь циничным ответом, Ирина Владимировна, женщина чрезвычайно сдержанная, многое пережившая, разрыдалась и выбежала из кабинета, хлопнув дверью.
Но квартиру Шереметевым все-таки дали. Она была крошечной и туда еле – еле уместился весь огромный архив семьи Василия Шереметева, архив его рода. Граф намеревался разобрать его и сдать на хранение государству, понимая, какую
Вскоре после того, как работа была окончена, у него случился инсульт – Василий оказался парализован. Последние одиннадцать лет своей жизни Василий Павлович провел в больнице: на здоровье сказались последствия контузий и тяжелая жизнь.
Ирина Владимировна, для которой долгие годы Василий был единственным на всем свете близким человеком (ее отца расстреляли, а мать погибла в лагерях), все эти годы преданно ухаживала за ним до самой его смерти. И потомок русских графов до последних минут чувствовал ее любовь и заботу.
На отпевание графа Василия Павловича Шереметева, которое прошло в августе 1989 года в церкви Новодевичьего монастыря, собрались потомки древнейших родов России: Трубецкие, Голицыны, Оболенские, Бобринские. Пришли в полном составе работники Останкинского дворца-музея, усадьбы-парка Кусково, Музея Изобразительных искусств имени Пушкина. Все они пришли отдать последнюю дань уважения человеку, который до последних дней был верен своим принципам, и через все жизненные трудности смог пронести благородство, свойственное российской аристократии.
Глава 24
«Обождешь! Не граф Шереметев!»
Племянник Павла Сергеевича, сын его брата Петра, Николай Петрович Шереметев, также не эмигрировал. Он был весьма талантлив, но в другой области – он оказался весьма талантливым музыкантом, превосходным скрипачом, который вызывал восхищение у всех, кто его слышал.
От эмиграции он отказался из-за любви, пойдя на разрыв с семьей, которая во время революции бежала из России. Его возлюбленной стала Цецилия Мансурова, ведущая артистка театра им. Вахтангова, где работал и сам Шереметев.
В 1919 году девушка, которая тогда еще носила фамилию Воллерштейн, окончила юридический факультет Киевского университета. Но она всегда мечтала выступать на сцене, и сразу по окончании университета стала студенткой, затем артисткой Студии Евгения Вахтангова. Студия находилась в Мансуровском переулке, и от названия этой улицы Цецилия и придумала себе сценический псевдоним.
Шереметев пошел служить в тот же театр, где работала Цецилия. Он служил скрипачом и концертмейстером в Вахтанговском театре, сочинял музыку к спектаклям.
Именно там они и познакомились. Вахтангов ставил «Турандот», когда к нему пришел наниматься никому еще не известный Николай Шереметев. Он был принят и сразу без памяти влюбился в Цецилию, игравшую в будущей постановке главную роль – роль Турандот, принцессы с ледяным сердцем. Мансурова на тот момент была уже замужем, и к тому же старше Шереметева на восемь лет, но галантные ухаживания молодого графа, восхищение, которого она никогда прежде не видела, изысканные и искренние слова сделали свое дело, и в то время, как вся семья Шереметева уезжала за границу, он, разорвав заграничный паспорт, дававший ему право уехать, с трепетом ждал развода своей любимой, чтобы жениться на ней.