Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)
Шрифт:
Я сидел за своим письменным столом в доме 221-b по Бейкер-стрит, заканчивая отчет о нашем последнем деле для журнала «Стрэнд». Мысли мои в тот момент были столь же далеки от событий, происходящих в одном беспокойном балканском государстве, как и от марсианских каналов, проложенных некими трудолюбивыми ирригаторами [1] .
Лондон, где зима и так не слишком сурова, стоял на пороге волнующей весны. Я бросил взгляд через скверик на заднюю стену, за которой лежала Мортимер-стрит. Не единожды, опасаясь подвергнуться нападению на Бейкер-стрит, мы выбирались из дома этим путем. Глядя, как разворачиваются листья на могучих лондонских платанах, я и не подозревал, что вскоре мы будем рисковать головой в далекой стране, малознакомой и не слишком интересной большей части цивилизованного мира.
1
В 1877
Ближе к вечеру я закончил рукопись и по старой привычке запустил ручку в стену. Это означало, что очередной рассказ завершен и я могу прогуляться до редакции, располагавшейся на Саутгемптон-стрит. А там уж редактор журнала «Стрэнд» поручит иллюстратору Сидни Пейджету сделать несколько зарисовок к моему очерку.
Между тем по лестнице, привычно перемахивая сразу через три ступеньки, поднимался Холмс. Прислонившись к двери, он победно помахал чеком, выписанным на банк «Коуттс», весьма почтенный по возрасту и репутации.
– Мой дорогой Уотсон, – сказал он весело, – с дневной почтой пришел наконец выписанный герцогиней Тимау чек. Приглашаю вас отужинать сегодня в любом ресторане Лондона по вашему выбору. Может, отправимся в Гринвич и отведаем рыбных блюд в «Корабле»?
Это был приятный сюрприз. Когда судьба улыбается мне, я позволяю себе угоститься в клубе куропаткой или упитанным фазаном, что вырывает двухдневное содержание из моей военной пенсии. В особых случаях я заказываю кролика с брокколи и пирожные «Леди Петтус». Холмс же, даже обедая за счет состоятельного клиента, непременно просит подать его любимую солонину «Бенитес» из консервной банки.
– Я готов, Холмс, хоть сейчас.
– А если все-таки не «Корабль»… Где бы нам отпраздновать свою удачу? – продолжал мой друг.
– Ну, если вас действительно устроит любой лондонский ресторан, предлагаю отужинать у Симпсона, в «Большом сигарном диване».
– Прекрасный выбор, – одобрил Холмс.
В семь часов того же вечера метрдотель упомянутого заведения усадил нас за столик у окна, откуда открывался чудесный вид на театры «Водевиль» и «Стрэнд», охваченные в этот час особым оживлением. У Симпсона появлялось немало знаменитостей, среди которых были британский премьер Уильям Гладстон и большинство величайших писателей нашего времени. Сам Чарльз Диккенс в День всех усопших верных [2] занимал здесь столик – всегда один и тот же, – чтобы потолковать с единомышленниками из «Клуба призраков» [3] об оккультизме, египетской магии и ясновидении.
2
День всех усопших верных – день поминовения в Римско-католической церкви, традиционно отмечаемый 2 ноября (вслед за Днем всех святых), когда поминают прежде всего умерших родных и близких.
3
Лондонский «Клуб призраков», основанный в 1862 году, объединял людей, интересующихся паранормальными явлениями. В нем состоял и Артур Конан Дойл.
Нам вручили роскошное меню, а через некоторое время появился шеф-повар, величаво вышагивающий рядом с официантом, который катил перед собой серебристый сервировочный столик. Холмс заказал ростбиф, и ему отрезали несколько ломтиков от большого куска запеченной говядины. Я же, превысив свои обычные траты, отведал копченой лососины, которую обычно заказывают состоятельные клиенты. На десерт мы выбрали фирменное блюдо – воздушный бисквит с нежным ванильным кремом.
Холмс вдруг погрустнел и задумался. Я поинтересовался, чем вызвана такая перемена в его настроении. На что мой друг со вздохом ответил:
– Уотсон, я жажду перемен. Пока вы строчите свои леденящие кровь рассказы, я сижу в одиночестве и с нетерпением ожидаю звонка в дверь. В последнее время наши расследования ограничивались недолгими вылазками на какую-нибудь шикарную виллу в пригороде Лондона или в сельскую глушь. Конечно, я мог бы
– Быть может, на вас так влияет наступление нового века или эта чудесная весенняя погода? – предположил я. – Весна несет с собой смутные ожидания и жажду перемен. Даже в природе ощущается какое-то волнение.
– И подумать только, какая бездна событий происходит за пределами Бейкер-стрит, где жизнь так однообразна! – продолжал Холмс, не обращая внимания на мои слова. – В Париже и Вене, где царят Ротшильды, публика кружит в котильонах и развлекается постановкой «живых картин». Сам Штраус дирижирует на придворных балах. В моду входят полеты на воздушном шаре. Придворная актриса Катарина Шратт [4] поднималась в воздух уже три раза.
Сейчас, одетый на выход, в черном пиджаке свободного кроя и крахмальном воротничке, Холмс выглядел в высшей степени респектабельным. Но послушали бы вы, как вздыхала наша квартирная хозяйка, когда вытирала от пыли, начищала щеткой и намывала разные милые пустячки в его комнате. Огромное остроконечное копье. Медвежий череп. Настенную тарелку с изображением великого английского боксера еврейского происхождения Даниеля Мендозы – по мнению Холмса, отца кулачного боя. Резную деревянную фигуру полубога Мауи. Гарпун с гравировкой на ручке: «Пароход „Морской единорог“. Данди» [5] . Ласты тюленя. Теннисные ракетки и биты для игры в крикет, к которому Холмс пристрастился за время короткого пребывания в Оксфорде и Кембридже. Да, я бы не назвал своего друга аккуратным. Для химических опытов он запросто мог использовать большое треснутое бело-синее блюдо, добытое во время осады Александрии в 1882 году сыном одного моего пожилого пациента, а то и подаваемую на стол масленку.
4
Катарина Шратт (1853–1940) – австрийская актриса, фаворитка императора Австрии Франца Иосифа.
5
Этим гарпуном был убит капитан «Морского единорога» Питер Кэри. См. рассказ Конан Дойла «Черный Питер».
– Вам ли жаловаться на скуку, Холмс? – попенял я ему, улыбаясь и отложив в сторону салфетку. – К вашим услугам прибегают самые важные персоны, приглашая разделить с ними трапезу. Всего две недели назад вы раскрыли случай, который я назвал бы «Делом о великане». Вам удалось доказать, что следы под окном оставлены ходулями, а не приставной лестницей.
– Уотсон, я ценю ваши усилия утешить меня и примирить с моей так называемой славой. Тем не менее я настаиваю на том, что каждое утро должно начинаться хотя бы с маленькой, но победы, а каждый вечер должен заканчиваться добрым сражением, если хочешь быть всегда на коне. Но рано или поздно кульминация минует, актеры сходят со сцены, и будущее предстает перед нами еще более неопределенным, чем когда-либо прежде.
Желая поддержать друга, я ответил:
– Как знать… Может быть, совсем скоро мы снова услышим стук в дверь или получим телеграмму с известием о новом таинственном преступлении?
Неожиданно внимание Холмса привлекла небольшая супница, стоящая на нашем столе несколько в стороне от серебряных приборов. Мы позвали официанта, который, однако, заявил, что ему ничего не известно об этом предмете сервировки. Затем он придвинул супницу ко мне и снял крышку. Внутри лежал конверт с надписью: «Шерлоку Холмсу, эсквайру». Внутри обнаружился лист розоватой бумаги, на котором было небрежно написано от руки:
Я буду у Вас в пять часов. К этому меня вынуждают обстоятельства, серьезность которых вряд ли можно преувеличить.
Я передал записку Холмсу.
– Недавние успехи совсем лишили нас бдительности, – заметил он с грустью. – В эту супницу нам легко могли подложить болотную гадюку. – И добавил довольным тоном: – Справедливости ради следует заметить, что автор записки, хоть он изобретателен и хитер, не питает к нам вражды. Судя по слогу, он категоричен и всегда имеет собственное мнение по любому вопросу. Бумага дорогая, что говорит о его достатке. Одна ее пачка стоит не меньше чем полкроны. – Холмс протянул мне листок: – Обратите внимание на ее плотность, а также на водяные знаки. Ее произвели не в Англии. Ваши предположения, Уотсон, кажется, начинают сбываться.