Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)
Шрифт:
– Даже не верится, что было это целых пятнадцать лет назад.
– Действительно, Уотсон. Время с тех пор летело на всех парусах, и мы, две старые ищейки, уже не идем по следу.
– Таков естественный ход вещей. Старения еще никому не удавалось избежать. Оглядываясь назад, вы можете назвать преступления, которые вам хотелось бы расследовать?
– Да сколько угодно, Уотсон. Но, когда меня не привлекали к делу, мне оставалось только по примеру Майкрофта вести расследование, не покидая кресла.
– Насколько мне помнится, в те
– Поверьте, Уотсон, меня часто обуревало желание послать телеграмму или письмо в те или иные инстанции с возражениями против версий, которые обсуждались в печати, но я останавливал себя. Мое положение в Скотленд-Ярде, хоть и довольно неопределенное, было слишком важно для меня, чтобы я рисковал им. Поэтому я старался сдерживать досаду и не вмешиваться, когда не просят. По большей части хранил молчание.
– Какие из тех громких преступлений запомнились вам больше других?
– Убийства так называемого Потрошителя занимали мои мысли неделями, как вы и сами, должно быть, помните.
– Да-да, вы тогда часами просиживали в нашей гостиной, окутанный голубым табачным дымом.
– Несмотря на сенсационность, приписываемую тем преступлениям, на мой взгляд, это были довольно заурядные убийства, мало чем отличающиеся от других злодеяний, совершаемых в районе Уайтчепел.
– Что вы, Холмс, это были чудовищные преступления, куда более ужасные, чем что-либо виденное нами ранее.
– Да нет же. Подобные эпизоды имели место в Париже в том же году, а в Гамбурге в восемьдесят шестом зафиксировано целых семь таких смертей. И это всего лишь два примера из длинного ряда событий. Уайтчепел словно нарочно создан для того, чтобы в нем совершались гнусные убийства. А Дорсет-стрит даже носила звание «самой зловещей улицы Лондона».
– Официально вас не привлекали к расследованию тех убийств. Но, может, вам удалось прийти к каким-либо собственным выводам на основе отчетов полиции и коронера?
– У меня были одна-две идеи. И я встречался с инспектором Эбберлайном незадолго до того, как было обнаружено изуродованное тело Мэри Келли. Инспектор вежливо выслушал меня, и больше я его не видел. И надо же, какое совпадение: от «дерзкого Джека» тоже больше не было ни слуха ни духа.
– Полагаю, нет никакой возможности узнать, верны ли были ваши догадки?
– Нет сейчас и тогда не было. Мое мнение таково, что подозреваемый мной человек покинул страну, вероятно, отправился в Америку, так как в восемьдесят девятом году там произошло несколько аналогичных убийств. Но, как вы и сказали, Уотсон, это всего лишь догадки, и эти убийства останутся нераскрытыми.
– Кого же вы подозревали?
– Некоего Уильяма Рудольфа, крайне неприятную личность, как вы можете предположить.
– У вас было достаточно улик, чтобы доказать его вину?
– Вполне достаточно, чтобы предпринять какие-то
– Могли бы вы изобличить его самостоятельно, не прибегая к помощи полиции?
– Для этого собранных мною улик все же было недостаточно. Я ведь мог и ошибиться, Уотсон. В конце концов, это был всего лишь один подозреваемый из многих.
– Вам известно, что стало с тем человеком?
– Могу только предположить, как уже говорил, что он, скорее всего, бежал в Америку. Убийства в Чикаго определенно имели сходство с уайтчепельскими. Всю собранную мною информацию о Рудольфе я передал капитану Адамсону из полиции Чикаго, но после той серии убийства в городе прекратились.
– Этот Рудольф был врачом, хирургом? Кажется, в то время все считали, что убийца – медик?
– Отнюдь. Он был портной, держал маленькую мастерскую на Флауэр-энд-Дин-стрит. Те несчастные были выпотрошены совсем не так искусно, как заявляли власти. Даже я, обладая лишь зачатками анатомических знаний, справился бы не хуже.
– Недостатка в подозреваемых не было.
– Их набиралось слишком много. И это только еще сильнее запутало дело. Мы никогда не узнаем личность убийцы. Мои предположения были хорошо обоснованны, но это были всего лишь предположения.
– Один из портретов Потрошителя, выполненный со слов свидетеля, выглядел совсем как я. Тэрстон потом долго поддразнивал меня из-за этого.
– Уверен, в будущем найдется предприимчивый писатель, который решит, что Потрошителем и вправду были вы, Уотсон!
– Что за нелепая идея, Холмс?!
– Я в это не верю. И если вам это послужит утешением, скажу, что меня самого вымажут той же краской.
– Вы в самом деле так думаете?
– Да.
– Холмс?
– Да, Уотсон?
– Я совсем не чувствую своих ладоней. Вы не могли бы пожать мою левую руку?
– Конечно… так?
– Спасибо… Я почувствовал ваше прикосновение, оно меня несказанно успокоило.
– Как он, Люси?
– Странно: у него очень слабое дыхание, как и следовало ожидать, но он все равно не умолкает.
– Бедный старичок.
– Он ни разу не доставлял проблем, с тех пор как появился здесь, не то что другие. Когда я увидела его впервые, он показался мне довольно крепким. Велел, чтобы каждый день ему приносили газеты, но теперь он неделями не притрагивается к ним и больше не спрашивает, что происходит за стенами больницы.
– Думаю, он, как говорится, ушел в себя. Живет прошлым и ничего не воспринимает.
– Ну, вспоминать прошлое не так уж плохо для него, наверное. У него ведь была удивительная жизнь. Он жил в одной квартире с тем сыщиком, очень известным, как его?