Шерлок Холмс в Америке

Миллетт Ларри

– Очень интригующая гипотеза, мистер Рафферти, – сказал Холмс. – Более чем. Правда и в том, что этот ваш лепрекон должен быть хорошо знаком с покойным мистером Вальгреном.

– С чего вы сделали такой вывод? – спросил я.

– Все просто, старина: как иначе лепрекон мистера Рафферти мог найти камень, если бы сам мистер Вальгрен не сказал ему, где спрятал находку. Разумеется, при условии, что мистер Фегельблад говорит правду.

– Но разве не могло случиться так, что мистер Вальгрен рассказал кому-то о тайнике, а вор узнал о нем уже у этого человека? – возразил я.

– Могло, – кивнул Рафферти, – но маловероятно.

Насколько мы узнали, мистер Вальгрен был не из тех, кто выбалтывает свои секреты направо и налево. Нет, я думаю, мистер Холмс прав. Стоит потратить время и понять, был ли кто-то настолько близок с мистером Вальгреном, чтобы выведать, где спрятан камень. Может, это еще какой-то сосед или же друг здесь, в городе. Или это мог быть, скажем, мистер Блеген из Холандберга.

– Раз уж мы заговорили о мистере Блегене, какое впечатление он произвел на вас? – спросил я у Холмса и Рафферти. – Мне он показался очень нервным.

– Тут больше, чем просто нервозность, – возразил Рафферти. – Он выглядел как человек, который что-то скрывает. Я думаю, он увяз в этом деле по самые бегающие глазки.

– Не могу не согласиться, – кивнул Холмс. – Я хотел бы узнать о нем побольше. Особенно интересно, как он смог так быстро перевести надпись на камне. Было бы полезно прочесть его перевод.

– Чтобы посмотреть, насколько он точен? – поинтересовался я.

– Да, но не только. В любом случае мы должны побеседовать подольше с мистером Блегеном, скажем завтра.

– Шериф вряд ли порадуется, – заметил я.

– Ах да, шериф. Я рад, что вы его вспомнили, Уотсон. Очень любопытный персонаж, хотя у мистера Рафферти может иметься другое мнение.

Рафферти ухмыльнулся:

– Мое единственное мнение, мистер Холмс, состоит в том, что я готов разобраться с шерифом в любое время, какое он выберет. Мне он не нравится, и чем чаще этот малый попадается на нашем пути, тем больше он мне не нравится.

– Мы заметили, – сухо сказал Холмс. – Но поведение мистера Бема тем не менее вызывает несколько интересных вопросов. Каковы его взаимоотношения с Магнусом Ларссоном, с которым они, видимо, довольно близко знакомы? Почему он хочет, чтобы мы держались подальше? На кого он работает? Есть ли у него личный интерес? Или же он один из этих зануд, которые, как большая рыба в маленьком пруду, не терпят вмешательства извне?

– И как же вы на них ответите, мистер Холмс? – с любопытством произнес Рафферти.

– Пока что у меня нет ответов, только теории. Однако меня поразило поведение шерифа в отношении мистера Ларссона. Очень примечательно, что он влепил писателю оплеуху, словно сердитый отец, который наказывает капризного и непослушного ребенка.

– Так вы думаете, они могли вступить в сговор?.. – протянул Рафферти.

– Сговор, мистер Рафферти, не совсем то слово, которое я использовал бы, но в целом вы правы: я действительно полагаю, что между ними могут существовать отношения куда более тесные, чем те, о которых нам известно. Хотя есть и вероятность, что мы все это придумали и шериф просто выполнял свою работу в том ключе, как он это видит.

– Может быть, именно так Бем вычислил и вас, Холмс, если он вас действительно вычислил, – сказал я. – Шериф показался мне очень умным человеком. Он мог попросту отправить телеграмму в Британский музей, чтобы проверить нас.

– Такая мысль

приходила мне в голову, – признался Холмс, – но беспокоит меня нечто другое, чего я пока что не понимаю. В любом случае, я надеюсь, что вы, господа гурманы, как можно быстрее покончите с ужином, поскольку мне не терпится снова поговорить с Муни Вальгрен.

В четверть девятого мы уже стояли на пороге дома Кенсингтона и звонили в звонок. В этот раз с нами пошел Рафферти, поскольку Холмсу стало любопытно, как ирландец оценит загадочную девушку, которая, похоже, находится в самой гуще событий, связанных с руническим камнем. Кенсингтон без промедления открыл дверь и проводил нас внутрь, где мы снова устроились в уютном кабинете в окружении семейных фотографий. Рафферти представили «благоверной», как Кенсингтон называл свою супругу Элси. Добрая женщина снова встретила нас с целой горой печенья, всяких кексов и другой сдобы собственного изготовления. Мы с Холмсом вели себя весьма скромно, а вот Рафферти попробовал чуть ли не все, что лежало на тарелке, и осыпал миссис Кенсингтон такими комплиментами по поводу ее кулинарных способностей, что через пару минут уже приобрел в ее лице преданного друга. После обмена любезностями миссис Кенсингтон удалилась на кухню приготовить дополнительную порцию печенья для мистера Рафферти. Тогда Холмс спросил у Джорджа Кенсингтона, можем ли мы поговорить о Муни Вальгрен «начистоту», как он это назвал.

– Почему бы и нет, – сказал Кенсингтон. – А что конкретно вас интересует?

– Для начала я хотел бы узнать подробнее, при каких обстоятельствах девочка оказалась у вас с женой. Вы говорили, что отец с ней плохо обращался. Что вы имели в виду?

Кенсингтон сначала замялся, но потом ответил:

– Думаю, вам стоит услышать всю историю от начала и до конца. Это случилось в начале ноября, за пару недель до того, как Олаф нашел рунический камень. Тогда Муни явилась к нам на порог с чемоданом и узелком с вещами. Было у нее и еще кое-что – огромный синяк под глазом.

– А почему она пришла именно к вам?

– Мы знали ее довольно хорошо, поскольку ходили в одну церковь. Господь не даровал нам с моей благоверной собственных детей, поэтому Муни нам приглянулась. Она даже оставалась у нас ночевать по выходным, и не только. Мы брали ее с собой на пикники или в короткие поездки – это дитя так любит кататься на поезде! – так что она стала считать нас вторыми родителями.

– Понятно. Прошу, продолжайте.

– Как я уже говорил, она явилась к нам с огромным синяком и всеми своими пожитками. Разумеется, мы поинтересовались, что случилось. Сначала она заявила в своей манере, что произошло «плохое». Но мы продолжали допытываться, и в конце концов она рассказала, кто именно сделал это «плохое».

– Ее отец, – выдохнул я, не понимая, как можно быть жестоким по отношению к собственной дочери.

– Да, Олаф ее бил, в этом я не сомневаюсь, – грустно кивнул Кенсингтон. – Но я очень боюсь, что побоями дело не ограничивалось.

– А что еще он делал? – спросил Холмс.

Кенсингтон наклонился вперед и тихо произнес:

– В приличном обществе и не скажешь.

– Господи, – охнул Рафферти. – Вы имеете в виду, что он домогался несчастной девочки?

– Возможно. – Свои слова Кенсингтон вновь подтвердил медленным печальным кивком. – На этой ферме что-то не так.