Шесть голов Айдахара
Шрифт:
– Великий хан, разве ты не чувствуешь, что опасность уже не за горами?
Бердибек зло отмахнулся от слов бия:
– По-твоему, куда ни повернешь голову, повсюду ждут меня враги?
Тюре понял, что разговор пора заканчивать. Бердибек не забудет того, что сегодня услышал. Нужно только ждать и в нужный момент подбросить огонек в сухой хворост.
– Я не говорю так… Крым, конечно, далеко от Сарай-Берке, а мощь твоя велика и сила не знает равных… Сын Тайдоллы – главный твой враг сегодня…
Зеленые глаза хана сузились.
– Вели готовить коней, –
Летит, словно птица, стелется своим длинным телом в высоких травах иноходец Бердибека. Уже и ночная роса пала на травы, и бока коня сделались черными и блестящими от ее крупных капель. Близок аул Тайдоллы. Чуткий слух воинов улавливает, как лают собаки, а ноздри слышат запах кизячного дыма.
Не останавливаясь, не прячась, проскакал хан к самому большому шатру аула, без труда угадав, что именно Тайдолле принадлежит он. Спрыгнув с коня, бросив повод подскакавшему следом за ним нукеру, он рывком откинул расшитую узорами занавеску, закрывавшую вход в шатер…
Неярко горел светильник, и молодая женщина, сидя на подстилке из белых войлоков, кормила грудью ребенка. При виде Бердибека кровь отлила от ее лица: материнское сердце подсказало ей, что не напрасно приехал в ее аул хан – быть беде. Тайдолла крепко прижала к себе ребенка, закрыла его хрупкое тельце руками.
Бердибек медленно подошел к ней. В безумных, расширенных глазах его играли отсветы пламени светильника.
Он протянул вперед руку с камчой и брезгливо спросил:
– Это и есть твой сын?
– Он твой младший брат… – губы женщины вздрагивали, лицо кривилось.
– Где твоя камча? – вкрадчиво спросил Бердибек.
Тайдолла не поняла вопроса:
– Какая камча?
– Та, которой ты угрожала мне?
Женщина опустила голову:
– Прости меня, великий хан…
– А если не прощу?
Тайдолла молчала.
– Ты станешь моей рабыней…
– Да…
– Дай мне ребенка.
Женщина еще крепче прижала сына к себе.
– Зачем он вам, великий хан? – взмолилась женщина. Она знала: рассчитывать ей на чью-то помощь не приходилось.
Бердибек засмеялся:
– Я убью его.
Тайдолла увидела глаза хана – расширенные, безумные – и поняла, что пощады не будет.
– Ради аллаха!.. Не трогайте моего сына!.. У вас один отец, одна кровь течет в ваших жилах!.. Лучше убейте меня!..
– Ты мне нужна живая.
Бердибек шагнул к женщине и рванул из ее рук ребенка. Малыш громко заплакал. Хан поднял крошечное тельце над головой и со всей силы бросил его себе под ноги.
Казалось, Бердибек не слышал дикого крика Тайдоллы. Он стоял бледный, крупные капли пота стекали по его вискам, а бескровные губы шептали:
– Это тебе за то, что ты хотел стать ханом, это тебе за то…
Потом, словно очнувшись, Бердибек сказал:
– После того как справишь сорокадневные поминки, я заберу тебя к себе.
Хан повернулся и, нетвердо ступая, пошатываясь, пошел из шатра.
Прижав
После семидневных поминок молодая женщина, бросив свой аул, тайно бежала с преданными ей людьми в низовья Жаика в улус Науруза Мухаммеда. Эмир, потомок Джучи, когда-то был близок к Джанибеку.
Будут ли деяния человека добрыми или злыми, порой не зависит от него самого. Трудно бывает человеку, держащему в своих руках повод власти. Все стремятся приблизиться к подножью его трона и, поскольку нелегко отличиться в ратных делах, стараются стать заметными, говоря громкие и льстивые слова. Горе правителю, если в душе его поселилась черная змея тщеславия и он не может отличить, где правда, а где грубая лесть. Постоянно думая о своем величии, правитель жадно ловит сплетни и слухи, и сердце его начинает изнывать от подозрений, а решения становятся случайными и несправедливыми.
Таким был Хан Бердибек, и потому самыми близкими для него сделались самые лукавые.
«Отца убивший не бывает ханом. Коль будет им, не проживет и года…» Бердибек, задушивший отца своего, правил уже два года. И чем дольше сидел он на троне, тем меньше мысли его были заняты делами Золотой Орды. Помня о своем преступлении, он постоянно был объят страхом за свою жизнь, оттого по малейшему подозрению, без раздумий и жалости, рубил голову каждому, кто казался ему подозрительным.
Льстецы, окружившие трон, славили справедливость и мудрость хана, не забывая при этом прибирать к рукам пастбища и множить свои стада. Но незаметно копили силы те, кто видел неразумность правления Бердибека, кто боялся, что в один день может рухнуть могучая Золотая Орда, развалившись на части, подобно дереву, у которого сгнили корни.
Но пока Бердибек крепко сидел на троне, потому что с одной стороны его подпирал Тюре-бий – глава совета эмиров, а с другой – муж его дочери Мамай с сильным войском ногайских татар. Какой волкодав осмелится в одиночку напасть на стаю волков? Вот почему до времени было тихо в орде, вот почему никто не решался столкнуть хана. Каждый пока был сам по себе и пристально следил за делами, происходящими в Сарай-Берке.
А дела, происходившие там, были суетливы и мелочны, и всякий разумный человек сказал бы, что заниматься ими недостойно хана Золотой Орды.
…Хмур и суров лицом Бердибек. Велев позвать к себе Тюре-бия, Мамая и Урак-батыра, он заговорил о новом походе на Иран. Не интересы Орды заставили его решиться на это, а старая обида на Ахиджук-эмира.
Еще тогда, когда Джанибек, завоевав Арран и Ширван, отдал их в управление Бердибеку, он, прослышав, что убитый Мелик Ашраф спрятал в городе Маранду свой знаменитый халат, обшитый драгоценными камнями удивительной красоты, послал туда эмира Ахиджука. Эмир должен был найти халат и привезти Бердибеку.