Шесть лет с Лениным
Шрифт:
Я много слышал о Максиме Горьком, читал его произведения и, естественно, с любопытством смотрел него. До этой встречи я не имел никакого представления о внешности великого писателя.
Передо мной стоял очень высокий худощавый человек, немного сутулый, одетый в простой, скромный костюм. Лицо темное и суховатое, глаза светлые и совсем молодые. Запомнился голос: низкий, зычный и по-волжски окающий, то-есть нажимающий на букву «о».
— Сию минуту иду, — сказал Алексей Максимович, надевая пальто. — Как мы поедем в Кремль?
Я подробно объяснил.
— А пропустят? — спросил он.
Я рассмеялся
По пути Алексей Максимович расспрашивал о здоровье Владимира Ильича, о его поездках, о том, как о проводит свой досуг. С интересом рассматривал Горький улицы Москвы. У Троицких ворот Кремля нас остановили дежурившие красноармейцы.
— Я Горький, — сказал он и начал доставать документы.
— Пожалуйста, проезжайте, — сказали красноармейцы, и мы въехали в Кремль.
Вторая встреча с Алексеем Максимовичем произошла при невеселых для меня обстоятельствах. Я тогда получил выговор. Это был первый и единственный выговор, который я получил за все годы работы с Владимиром Ильичом.
Владимир Ильич вызвал меня и попросил к четырем часам доставить к нему Алексея Максимовича. До четырех оставалось более часу, и я не торопился. Собираясь уже ехать, я обнаружил в своей машине поломку и решил сам заняться ремонтом, а вместо себя послать к Горькому своего помощника. Это был первый (и последний) случай, когда личное задание Ленина я перепоручил другому.
До четырех часов оставалось минут пятьдесят. Можно было без труда совершить не один, а два рейса от Кремля до Машкова переулка. Снаряжая помощника, я, очевидно, недостаточно точно разъяснил ему, как добраться до квартиры Горького. И поплатился за это.
Минут за пятнадцать до назначенного Лениным времени влетает в гараж мой помощник и с отчаянием заявляет:
— Я не мог найти квартиру Горького! Стучал во все двери бестолку?
Я был ошарашен. Время Владимира Ильича было чрезвычайно дорого, оно было рассчитано буквально по минутам. Он сам был чрезвычайно аккуратен, никогда не заставлял ждать кого-либо из приглашенных и не выносил неаккуратности других.
Я вскочил в машину и рванулся к воротам. До заветного часа оставалось несколько минут. Я уже не рассчитывал на исправление допущенной ошибки, хотелось лишь сократить опоздание.
Я помчался по улицам Москвы с невероятной скоростью. Прохожие изумленно останавливались, лошади шарахались в сторону. И вдруг — Горький... Едет на наемной извозчичьей пролетке.
Я обрадовался. Алексей Максимович, увидев меня расплатился с извозчиком и пересел ко мне в машину. По пути я объяснил ему все.
— Дело дрянь, товарищ Гиль! — сказал Алексей Максимович, озабоченно разглаживая свои жесткие усы. — Прямо скажу — дрянь! Нагорит и мне, и вам.
Я согласился, что дело действительно «дрянь», но прибавил, что нагорит не ему, а одному мне. Он посмотрел на меня и тихо рассмеялся.
— Надо что-нибудь придумать, — сказал он.
– Не волнуйтесь, Гиль, я постараюсь уладить.
Алексей Максимович вошел в приемную Владимира Ильича с довольно большим опозданием. Часа через два я провожал Горького домой.
— Ну что, Алексей Максимович? — спросил я. Он сокрушенно махнул рукой:
— Часть вины я взял на себя. Да разве Владимира Ильича обманешь?
Вечером я явился к
— Ну ладно, забудем этот случай. Надеюсь, больше не повторится.
На следующий день управляющий делами Совета Народных Комиссаров, знавший об этом происшествии за своей подписью объявил мне в приказе выговор за невыполнение поручения товарища Ленина.
Я не сказал об этом Владимиру Ильичу. Меня не так огорчил выговор управляющего делами, сколько сознание, что я своим поступком нарушил порядок работы Ленина. Владимир Ильич был чрезвычайно аккуратен. Куда бы мы с ним ни направлялись, он заранее определял, когда мы должны приехать. Если мы приезжали вовремя, Владимир Ильич говорил: «Замечательно, уложились!» Если мы почему-либо опаздывали, Ленин, в зависимости от причин опоздания, говорил: «Плохо, не уложились!», или: «Ну, это не по нашей вине, задержали». Если кто-либо опаздывал даже на несколько минут Владимир Ильич всегда выговаривал опоздавшим, часто, правда, в шутливой форме; бывало посмотрит на часы и скажет: «Что-то мои часы забегают вперед, надо проверить. Как по вашим время?»
Ленин среди родных
Как уже было сказано, летом 1918 года Владимир Ильич отдыхал в Тарасовке. Здесь в двухэтажном здании, на втором этаже, Ленин и Крупская имели две комнаты. Они приезжали сюда обычно в субботу поздно вечером и покидали дачу на рассвете в понедельник. Мария Ильинична, сестра Ленина, часто сопровождала их в поездках за город.
Помню эпизоды нашего возвращения в Кремль. Рано утром, почти на заре, Владимир Ильич тихо подкрадывался ко мне и будил:
— Вставать пора, товарищ Гиль, в город будем собираться. Давайте-ка бесшумно выкатим машину, чтобы Надежду Константиновну и Марью Ильиничну не будить.
Не заводя машину, мы общими усилиями выкатывали ее из гаража во двор и, не поднимая шума, уезжали в Москву. А часов в восемь-девять утра Ильич говорил мне:
— Ну, а теперь возвращайтесь в Тарасовку, я привозите Надежду Константиновну и Марью Ильиничну!
Отношение Ленина к родным и близким — сестре, брату, супруге, племяннику — меня всегда восхищало. Перегруженность работой не мешала Ильичу постоянно осведомляться, позавтракала ли Надежда Константиновна, не устала ли от заседания Мария Ильинична, достаточно ли тепло в квартире у Анны Ильиничны, и т. д.
— Товарищ Гиль, — сказал мне однажды Владимир Ильич, — вот вам теплый плед, возьмите в машину и уговорите Надежду Константиновну пользоваться им. — При этом Владимир Ильич показам как следует потеплее кутать ноги.
Зная, что Надежда Константиновна сама не следит за своим здоровьем и не любит возиться с теплыми вещами, Владимир Ильич обратился за содействия ко мне.
Владимир Ильич и Надежда Константиновна жили в Кремле, рядом с помещением Совета Народных Комиссаров. Их квартира находилась на третьем этаже, лифта в первые годы не было, и приходилось взбираться по крутой высокой лестнице. Владимир Ильич никогда не жаловался на высоту и трудность ходьбы, но много раз огорчался тем, что Надежде Константинове приходится перегружать больное сердце непосильной ходьбой.