Шесть минут до конца лета
Шрифт:
– Матильда, общее впечатление от текста пока такое: картонная речь картонных персонажей в картонных декорациях. Ни одной живой фигуры. Язык гладкий, но очень похоже на школьное сочинение – хорошего, надо сказать, уровня – но со штампованными красивостями и канцеляризмами.
– Эти ваши приемчики дешевые, бульварно-романтичные такие… Краснеть, губки закусывать и все такое…
– Начало романа неудачное, на мой взгляд. Вы хотели создать интригу, но не дали читателю ничего для фантазии. Этот ваш Макс, он
– Этот текст – очередное подражание графоманке, распиаренной страдалицами пубертатного возраста!
– Вы ахинею какую-то написали!
– Это нечитаемо. Чистить текст!
– Даешь длинноты, обороты, причастия! Побольше «-вшей»! Пусть текст будет не только картонным, но и омерзительным стилистически.
Женя даже растерялась. Никого из предыдущих чтецов так не критиковали, а поэты, выступавшие перед Матильдой, были не бог весть какими мыслителями. И текст «Третьей жены» был не настолько плох, чтобы выливать на него столько помоев.
– А получили вы по заслугам, так что не обессудьте! – припечатала напоследок Анастасия Емельяновна.
– Так насильники говорят, – снова не выдержала Женя. И все снова обернулись на нее. Анастасия Емельяновна скривилась.
Матильда держалась молодцом. Она не плакала и даже находила в себе силы кивать в ответ на жестокие слова своих критиков, и только плотно сомкнутая челюсть и побелевшие крылья носа выдавали ее напряжение.
– Я думаю, на этом можно закончить, – произнес Земсков, вставая.
Довольным он не выглядел в отличие от своей заместительницы. Анастасия Емельяновна лучилась довольством, словно только что мазалась медом и щебетала с подружками в парилке. У нее даже лицо лоснилось похоже – только махрового тюрбана на голове не хватало! Жене невольно захотелось стукнуть ее по мясистому затылку.
Зрители поднимались со своих мест, разминали затекшие ноги, выпивали, закусывали котлетками, то и дело поглядывая на Матильду, которая спустилась со сцены и поспешила к Жене.
– Ты – молодец, – она подхватила ее под локоть. – Хорошо держалась.
Женя взяла с подноса бокал с домашним «Бейлисом». Тот противно расслоился на водку и сливки, которые в духоте кабинета свернулись в творог. Она поморщилась и поставила выпивку обратно.
– Пойдем отсюда скорее.
– Пойдем, – покорно сказала Матильда.
Она принялась запихивать внутрь сумки свои распечатки, но ее руки тряслись и не слушались. Женя забрала у нее и сумку, и бумаги, сложила все сама, застегнула молнию и подтолкнула Матильду к выходу. Из читального зала они вышли быстро и ни на кого не глядя.
– Спасибо, – сказала Матильда тихо, когда они почти бегом вывалились из вестибюля библиотеки на остывающую улицу. –
– На здоровье. Ты домой? Тебя проводить?
– Нет. Я тут, рядом…
Матильда показала рукой в парк, раскинувшийся рядом с библиотекой. На его восточной окраине ютился новый жилой комплекс – несколько модно застекленных многоэтажек.
– Хочешь, я побуду с тобой?
– Нет, у меня денег больше нет.
– Мне все равно в ту сторону, – сказала Женя тихо, – я отстану от тебя на двадцать шагов. Если захочешь поговорить, просто обернись.
Мати кивнула и бодро зашагала прочь.
Чем дальше они углублялись в парк, тем медленней шла Матильда. Ее плечи обреченно опустились, ноги оступались. Когда библиотека скрылась за деревьями, Женя решительно нагнала ее, развернула и крепко прижала к себе. Матильда всхлипнула, и слезы, хлынувшие из ее глаз, намочили Жене плечо.
– Разве я это заслужила? Почему они так со мной? А сами они много чего написали?
Матильда очень многословно то костерила своих врагов, то взывала к их жалости, по-детски утирая слезы ладошками. Выплеснув соленой влагой свое негодование, она довольно быстро успокоилась.
– Я не должна плакать, да? – улыбнулась она сквозь слезы, когда они расцепили объятия. – Я – дурочка, да?
– Вовсе нет, – Женя погладила ее по плечу. – Плакать можно, а иногда – нужно и важно. Просто никому не показывай своих слез. Из-за твоих слез критики почувствуют себя виноватыми, а это очень неприятно – чувствовать себя виноватым, и за это они могут тебя возненавидеть. За то, что заставила чувствовать вину за себя и свое гадкое поведение. Короче, станет только хуже.
– Серьезно? Никогда бы не подумала!
Они двинулись по тропинке. Матильда думала вслух.
– Ну, жанр это такой. Он не всем нравится. А тебе понравилось?
– Да, – соврала Женя. – Мне понравилось тебя слушать.
– Я вложила всю душу…
Эта песнь неоцененного художника, та, что о душе, была бесконечна. Правда, она в конце концов сводилась к подсчету затраченных на литературу человекочасов и пылкому заявлению о нежелании работать дальше. Но Женя слушала и сочувственно кивала.
– Я не буду больше плакать, – пообещала вдруг Матильда. – Я просто напишу что-нибудь новое. Не про Белые Горы!
– Это хороший настрой, – улыбнулась Женя. – Напиши, как на эту противную Емельяновну библиотечное привидение напало.
Матильда рассмеялась.
– Это мой дом, – Матильда показала на новостройку.
– Может, пройдемся еще? – предложила Женя. – Чтоб ты домочадцев слезами не пугала…
Матильда открыла сумочку и протянула Жене еще две купюры.
– У меня правда больше нет, – сказала она.
– Мы что, уже час тут гуляем? – удивилась Женя, пряча купюры в тот же карман.